Она перевернула отбивные и почувствовала, как подступившие слезы душат ее. Неужели она никогда больше не увидит своих подруг, не услышит их веселые голоса? Ира Званцева. Она хоть и любила выпить, но все равно Женя считала ее цельным и интересным человеком. Ей хронически не везло, но только из-за ее бесхарактерности. Дурочка. Добрая и открытая для всех. Разве можно было так жить? Сколько раз Женя помогала ей «завязать» с алкоголем, начать новую жизнь. И всякий раз срыв происходил из-за мужчины. А как она любила Бобрищева! Встречаясь с ним, она думала, что ни Зоя, ни Женя не знают об их связи. Ей казалось, их отношения – компенсация за все ее неудачи и одиночество. Зная, что Бобрищев – официальный любовник Зои, она воспринимала Николая как подарок судьбы, как запретный и отравленный предательством плод, вкусить который ей позволялось только после Зои… Низкая самооценка – такой диагноз ставили подруги Ирочке Званцевой. Но ведь это не грех? За что ее убили? За что?
Высморкавшись и выпив ледяной минералки, Женя вспоминала во всех подробностях свой разговор с Земцовой. Та почему-то все больше расспрашивала о ресторане. Ну, были они в «Европе», выпили, распахнули друг другу души и покаялись. Поговорили о Зоиных картинах, Женя просила прощения и целовала Зоины пропитанные запахом скипидара пальцы… В тот же вечер Зоя и Ира узнали о том, что Коля был мужем Жени. После этого известия официанту пришлось принести еще один графинчик с водкой. Зоя очень возмущалась, узнав о том, как подло с ней, с Женей, своей бывшей женой, обошелся Бобрищев! Она плакала и просила прощения у нее, говорила, что ничего не знала, что уступила Коле и стала его любовницей просто от скуки, потому что ей до смерти надоел ее муж Пресецкий, да ради денег. Но она ведь никогда и не скрывала этого. Что касается Иры, то та казалась подавленной. Пила одну рюмку за другой и тихо плакала, пока не призналась, что она тоже давно встречается с Бобрищевым. И хоть знает, что он приходит к ней из жалости, но все равно принимает его… Зое пришлось даже успокаивать Ирочку, сказать, что она давно знала об их связи, но не придавала этому большого значения, потому что у них с Колей были «нетрадиционные отношения», то есть, являясь любовниками, они были относительно свободны… На что Ира возразила: «Все это ерунда, ваши нетрадиционные отношения… Коля – настоящий мужик и никогда не позволил бы тебе встречаться с другими мужчинами. Он любит тебя, понимаешь? Из всех троих он любит только тебя!» Она повторила это несколько раз. Пила, плакала и повторяла, как заклинание. Потом настроение ее резко изменилось. Ее теплое чувство к своему уже не тайному любовнику сменилось открытой ненавистью. Она говорила, что Бобрищев – негодяй, раз мог так запросто откупиться от своей жены. Если бы он по-настоящему любил Зою, то рассказал бы о Жене, не опускался бы до такого «растроения». Зоя попала под влияние слов Иры и тоже завелась. И только Женя пыталась их успокоить, внушая им, что Коля любит их всех троих. Что каждая из трех подруг дорога ему, что он нужен им, что он стал им почти родным человеком, мужем… Но их было уже не остановить. И тут Зоя вспомнила откровенный рассказ Жени о желании иметь от своего бывшего мужа ребенка, как затащила она Колю к себе в постель и сколько унижений ей при этом пришлось испытать… «Вот мерзавец, и ты после этого его защищаешь?» И Зоя, которой ничего не стоило придать разговору черты чуть ли не трагизма, вдруг нашла слова, спровоцировавшие желание Жени наказать Бобрищева, своего идола, отца ребенка, которому так и не суждено было родиться… Водка была выпита. Закуска кончилась. Но женщинам было уже не до этого. Зоя искала в сумочке записную книжку с телефоном Сони. «Он записан у меня как телефон жэка, – говорила она заплетающимся голосом. – Так надежнее…» А потом был звонок, разговор с Соней, и Зоя назначила ему встречу…
Часть из того, что произошло тем вечером в ресторане, Женя, конечно, рассказала Земцовой. Пусть себе думает, какое отношение их вечеринка может иметь к смерти ее подруг. Бобрищев платит ей за это деньги. Но что, если Соня действительно имеет что-то против Жени? Что? Ведь все переговоры с ним вела Зоя. И что он собирается ей показать? Что? Или кого? Кастрированного Бобрищева? Так ведь он жив-здоров!
Ей захотелось курить. За своими мыслями она забыла, где находится и что делает. Отбивные чуть не подгорели, когда она вспомнила о них и сняла со сковороды. Курить. На подоконнике она увидела пачку сигарет. «Шубинские», – вспомнила она и с удовольствием закурила. В ресторане они тоже много курили. Особенно Ирочка. Но у нее барахлила зажигалка. Сначала огонь был такой высокий, что она обожгла пальцы, а потом, когда она захотела его убавить, зажигалка вообще перестала действовать. Благо, вокруг все курили и можно было спросить огонька.
Что еще? Когда они уже выходили, за Ирой увязался мужчина. Жутко пьяный. Он горланил песни, попутно объясняясь ей в любви. Но потом он исчез. Кажется, упал…
Все. На этом их веселье и закончилось. На следующий день Бобрищева должны были казнить. Зоя обещала заплатить Соне. Но утром все опомнились, принялись звонить друг дружке, и Зоя перезвонила, встретилась с Соней и дала отбой. Извинилась и даже заплатила за причиненное беспокойство. Встречей с Соней была довольна и смеялась. Должно быть, сама мысль о наказании принесла всем троим удовлетворение. Им этого оказалось достаточно.
Очнувшись от своих воспоминаний, Женя выключила огонь на плите и позвала Наташу. Но квартира ответила ей тишиной. «Вот черт, забыла совсем… она же сказала мне, что ей нужно в магазин… Может, догадается купить вина?»
Человек, вышедший из подъезда, был Коршиков. Собственной персоной. Длинное темное пальто, шляпа. Сама элегантность. Он растворился в сумерках, а Юля скользнула в подъезд. Поднимаясь на третий этаж, она думала о том, как встретит ее Валентина Коршикова. Что скажет? Если она женщина с характером, то может даже не впустить…
Она остановилась перед дверью и позвонила. Услышала звон ключей и шаги за дверью, после чего ее спросили тонким испуганным голосом: «Вы кто?» вместо привычного «кто там?». Вероятно, женщина за дверью увидела ее в «глазок».
– Валентина Яковлевна? Это Земцова. Я по поводу вашей соседки…
Дверь немедленно распахнулась. Юля увидела красивую худощавую женщину лет сорока пяти в темно-вишневом платье. Волнистые каштановые волосы были ровно подстрижены и мягко заложены за маленькие аккуратные уши. Огромные фиолетовые глаза смотрели с болью и в ожидании самого худшего.
– Я давно жду вас, – сказала Коршикова. – Можете называть меня Валентиной. Проходите, пожалуйста.
Но перед тем как войти, Юля все же чуть задержалась на пороге. Бросив взгляд на третью дверь, расположенную в этом же коридорчике и ведущую в квартиру, о жильцах которой ей ничего не было известно, спросила у Коршиковой, кто там живет. Оказалось, квартира пустует уже несколько месяцев – хозяева уехали за границу.
Их разговор занял сорок минут. За это время Юля узнала практически все о жизни маленькой семьи Коршиковых.
– Когда вы заметили, что муж изменяет вам?
– Летом… Я сразу поняла это. Дело в том, что Миша сильно изменился, – она усмехнулась. – Вы себе представить не можете, каким он стал по отношению ко мне…
