2. Убиение «орудием мучительским» через раздавливание. Князь А. Курбский рассказывает в своей «Истории о великом князе московском», что ев. Корнилий и ев. Вассиан Муромцев «во един день орудием мучительским некакими раздавленные: вкупе и телеса их преподобномученически погребены».
3. Усекновение главы мечом. В рукописи, хранящейся в библиотеке Троице-Сергиевой Лавры написано, что когда игумен Корнилий вышел за монастырские ворота навстречу государю с крестом, царь, заранее разгневанный на него, своей рукой отсек ему голову (но, как мы помним, встреча произошла не в монастыре, а в Пскове).
Есть еще вариант печерского предания (на которое так любят ссылаться цареборцы), повествующий о том, что убитый царем ев. Корнилий идет за ним по пятам, держа в руках отрубленную голову, и умирает только тогда, когда Грозный раскаивается и начинает молиться. Тут, как говорится, без комментариев.
Таким образом, не только место, дата, но и способ убиения (если оно было) неизвестны.
Причины гнева царя на святого также вызывают большие сомнения.
Исследователь П.Н. Михельсон в своем историко-архитектурном очерке «Изборск» (Псков, 1958) говорит, что Грозный «казнил игумена Корнилия, обвиненного в сношениях с крестопреступниками» (с Курбским – В.М.). Сохранилось три письма Курбского к псково-печерским старцам. В первом он благодарит старцев за присланную книгу, во втором критикует политику царя, а в третьем пеняет своим адресатам за то, что они не прислали ему денег и вообще не поддержали его в антиправительственных устремлениях.
Из писем видно, что как только Курбский раскрыл старцам свои истинные намерения – привлечь их к антиправительственной оппозиции – они тут же прекратили поддерживать с ним всякую связь.
Есть также легенда о том, что царь заподозрил преподобного Корнилия в государственной измене из-за постройки вокруг монастыря крепостной стены (!). Не говоря о явной алогичности подобных измышлений, следует указать на то, что строительство монастырских стен проходило под полным контролем центральной власти. Стены строились при непосредственном участии царского военачальника Павла Петровича Заболоцкого, специалиста по военно-оборонительным сооружениям, впоследствии ставшего иноком Псково-Печерского монастыря Пафнутием.
Есть версия о том, что царь разгневался на ев. Корнилия из-за составленного старцем критического описания его царствования. Но так как ни самого текста, ни даже его пересказа мы не имеем, то невозможно рассматривать чьи-то поздние домыслы как серьезное историческое свидетельство.
О существующей же Псковской третьей летописи историк Н.Н. Масленникова, занимавшаяся исследованием эпохи присоединения Пскова к Москве, осторожно выразилась, как о «созданной в Печерском монастыре при игумене Корнилин», и добавила, что «автор или редактор Псковской третьей летописи…неизменно враждебно относится к Великим князьям. Он не только сильно искажает, но и фальсифицирует историю».
Из всего вышесказанного следует, что ни приписываемое ев. Корнилию политическое единомыслие с Курбским, которого на самом деле не было, ни «самовольная» постройка игуменом крепостной стены вокруг монастыря, ни появление в свет описания бедствий подданных не могли послужить причиною казни преподобного Корнилия.
Кроме того (на это обращает внимание современный историк А. Хвалин), «игумен Корнилий, имевший в дореволюционных изданиях чин преподобного, в нынешних святцах Русской Православной церкви обозначен как священномученик. Памятуя, как тщательно Синодальная Комиссия по канонизации святых еще совсем недавно подбирала чин святости для определения подвига мученичества Государя Императора Николая Второго Александровича, вряд ли подобное перемещение по святцам игумена Корнилия можно отнести к разряду случайностей».
Из всего вышесказанного можно сделать вывод (не отрицая ни в коей мере святости преподобного Корнилия), что факт его убийства именно Иоанном Грозным, тем более убийства собственноручного, не является доказанным.
Относительно же Вассиана Муромцева, якобы (если верить Курбскому) также убитого царем заодно с преподобным Корнилием, то о нем сообщается, что он «известный по истории Российского государства Карамзина как смиренный ученик преподобного Корнилия, по приказанию Иоанна Грознаго будто бы раздавленный вместе с преподобным в один день каким-то мучительным орудием; но в древних монастырских рукописях он нигде не упоминается, хотя фамилий Муромцевых, встречается в древнем синодике немало».
После этого стоит ли удивляться, что, постоянно обвиняя царя в убийстве преподобного Корнилия, историки как-то стыдливо умалчивают о «его ученике» Вассиане Муромцеве.
По возвращении царя из Пскова в Москву, 25 июня 1570 года состоялся последний акт новгородской трагедии (названный К. Марксом «самой невероятной зверской сценой»). «Невероятное зверство» началось с милосердия: из трехсот изменников, покушавшихся на жизнь царя и целостность Российской державы, были помилованы и отпущены на свободу 184 человека – почти 2/3 приговоренных к смерти. Остальные, в том числе казначей Фуников и печатник Висковатый, поддерживавшие связь между заговорщиками и польским королем, Алексей и Федор Басмановы – вдохновители свержения митрополита Филиппа, Вяземский, предупредивший новгородских участников заговора о провале их планов, а так же привезенные из Новгорода изменники были казнены. С того времени силы внутренних врагов России были окончательно подорваны, и всем тем, кто ненавидел Иоанна и его великую державу, оставалось надеяться лишь на мощь враждебного Запада, на клевету и ядовитое зелье.
А был ли убит мальчик?
Есть одна «жертва» царя, о которой наслышаны все от мала до велика. Подробности «убийства Иваном Грозным своего сына» растиражированы в тысячах экземпляров произведений художников, писателей, поэтов и кинематографистов.
Вот как описал это событие «гордость русской историографии» Н.М. Карамзин: «В старшем сыне своем, Иоанне, царь готовил России второго себя: вместе с ним занимаясь делами важными, присутствуя в Думе, объезжая государство, вместе с ним и сластолюбствовал, и губил людей, как бы для того, чтобы сын не мог стыдить отца и Россия не могла ждать ничего лучшего от наследника… Но, изъявляя страшное в юноше ожесточение сердца и необузданность в любострастии, (царевич. – В.М.) оказывал ум в делах и чувствительность к славе или хотя к бесславию отечества. Во время переговоров о мире, страдая за Россию, читая горесть и на лицах бояр, – слыша, может быть (выделено мной. – В.М.) и всеобщий ропот, царевич исполнился ревности благородной, пришел к отцу и требовал, чтобы он послал его с войском изгнать неприятеля, освободить Псков, восстановить честь России. Иоанн в волнении гнева закричал: «Мятежник! Ты вместе с боярами хочешь свергнуть меня с престола!» и поднял руку. Борис Годунов хотел удержать ее, царь дал ему несколько ран острым жезлом своим и сильно ударил им царевича в голову. Сей несчастный упал, обливаясь кровию. Тут исчезла ярость Иоаннова. Побледнев от ужаса, в трепете, в исступлении он воскликнул: «Я убил сына!» – и кинулся обнимать, целовать его; удерживая кровь текущую из глубокой язвы; плакал, рыдал, звал лекарей; молил Бога о милосердии, сына о прощении. Но суд небесный свершился. Царевич, лобызая руки отца, нежно изъявлял ему любовь и сострадание; убеждал его не предаваться отчаянию; сказал, что умирает верным сыном и подданным… Жил четыре дня и скончался 19 ноября в ужасной слободе Александровской… Все оплакивали судьбу державного юноши, который мог бы жить для счастия и добродетели…».
