В кармане Шубина пропел телефон. Это звонил Корнилов. Он не говорил, а возбужденно лаял в трубку.
– Его взяли, Игорек, взяли. Прямо на лестнице, возле ее квартиры. Но он сопротивлялся, ранил двух моих людей. И знаешь, его с трудом узнали из-за этих дурацких нашлепок на щеке. Кто бы мог подумать, что какие-то резиновые заплаты так сильно меняют внешность! Я тебе благодарен так, что даже не выразить словами…
Корнилов снова был пьян, и Шубин разозлился. Но, с другой стороны, он же сам сейчас сидел за столом и пил водку, закусывая превосходными маринованными опятами.
– Вы не меня благодарите, а Земцову. Это – ее работа.
– А ты не хочешь спросить меня насчет тех отпечатков пальцев?
– Хочу.
– Так вот. Это не его пальчики.
Час от часу не легче… Значит, он был в перчатках, когда навещал Дмитрия в «Охотничьем» ресторане. Но кто же тогда ел вишни?
– Это могут быть отпечатки пальцев женщины… – добавил Корнилов. – Но это мое предположение, поэтому можешь не брать в расчет.
Женщины? А почему бы и нет? Ло? Лолита? Она встречалась с Бахрахом. А что, если она каким-то образом связана была с Ноденем и…
Но, представив себе полупьяное выражение ее опухшего личика, он даже замотал головой, чтобы развеять наваждение. Какая еще Лолита? Глупости! Да если бы она захотела каким-то образом приложить руку к богатству Бахраха, то первое, что она бы предприняла, обитая в ресторане, где работал его сын, то соблазнила бы его и женила на себе. Шубину показалось это настолько логичным, что он удивился, как это ему не пришло в голову раньше.
Шубин поздравил Корнилова с поимкой опасного преступника и, вздохнув, отключил телефон.
– Знаете, мне пора… – сказал он, поднимаясь из-за стола и пожимая руку Алексею Даниловичу.
– Что же вы так быстро уходите?
– Дела. Кстати, Ноденя взяли. Только что.
Алексей Данилович широко раскрытыми глазами смотрел на Шубина, не зная, верить ему или нет.
– Вы шутите? Хотите меня успокоить?
– Нет. Это правда.
– Тогда вы, может, посидите еще со стариком… Глядишь, я вам еще кое-что расскажу?
– О девушках?
Алексей Данилович еще шире раскрыл свои водянистые голубые глаза.
– Вы и об этом знаете?
– Зачем он делал им шрамы?
И тут старый шахматист вспыхнул, смутился.
– Я думал, что этого никто и никогда не узнает.
– Но вы-то каким-то образом узнали.
– Случайно! Совершенно случайно! Однажды я пришел к нему за чаем или кофе, уже не помню. А он был не один… Миша, когда я пришел, пригласил меня выпить с ним. Я видел, что он уже хорошо принял на грудь, хотел еще сказать, что, может, ему на сегодня хватит, но не успел. В эту минуту из ванной вышла девушка. Совершенно голенькая. А на попке у нее, представьте себе, ужасный шрам. Такой рваный, свежий, смазанный чем-то желтым, жирным, какой-то лечебной мазью. Девушка, увидев меня, поспешила скрыться в спальне, а я не выдержал и спросил Мишу, что с ней? Откуда взялся этот жуткий шрам? И знаете, что он мне ответил? Что это его работа! Да, он именно так и сказал! Я его спрашиваю: ты что, мол, садист, что ли, девчонок портишь?! А он мне спокойно заявляет, что им это нравится.
– Вы хотите сказать, что он был извращенцем?
– А какое еще объяснение вы можете этому найти? И я так понял, что все эти шубки, духи и машины он дарил своим девушкам неспроста…
Шубину вдруг захотелось на свежий воздух. Подальше от этого противного старика, любителя посмаковать чужую личную жизнь. Он быстро попрощался и, никак не прокомментировав историю с девушкой со шрамом, ушел.
Он уже понял, что Алексей Данилович знает о шрамах ровно столько, сколько и положено знать соседу, случайно подсмотревшему интимную жизнь Бахраха. Не больше. Что он ничего не знает ни о письмах, ни о рисунках этих шрамов, ни о хирурге – Гамлете.
Нодень пойман, значит, Земцовой уже не грозит встреча с ним.
Бахрах – мертв. Катя Уткина – мертва. Гамлет – мертв. Марина Смирнова – мертва. Кто следующий? Гел? Рейс?
Он сел в машину и поехал в агентство. Оттуда он надеялся дозвониться до квартиры Гел и спокойно поговорить с Земцовой. Но автоответчик преподнес ему такой сюрприз, которого он никак не ожидал. «Юля, возьми трубку». «Это я, птичка. Отзовись». «Земцова, я знаю, что ты меня сейчас слышишь. Возьми трубку». «Я в Москве, остановился у Харыбина. Позвони». «Ты куда делась?» И все это было сказано ненавистным ему голосом Крымова! Игорю не так обидно было бы узнать о том, что Крымов в Париже и в порыве нахлынувших на него ностальгических чувств звонит сюда, в Саратов, своей бывшей пассии. Но он был в Москве, и это известие буквально ошеломило Шубина. Крымов в Москве. Земцова в Москве. А он, Шубин, снова остается в стороне. И Харыбин, этот вездесущий проныра, который непременно разнюхает, что Земцова в Москве… Он вне себя от ярости набрал номер телефона в квартире Гел, где сейчас должна была находиться Земцова. И когда он услышал ее голос, немного успокоился.
– Привет.
– Игорь? – голос у нее был сонный и очень далекий. – Рада тебя слышать. Как дела?
– Ты спишь, что ли?
– Вообще-то да. Мы с Гел отсыпаемся после тяжелого трудового дня. Сегодня я была в морге, беседовала с судебным медиком, который вскрывал Марину Смирнову. Она умерла от передозировки. Никаких следов насильственной смерти. Представляешь, мне удалось даже выкупить ксерокопии результатов вскрытия… Игорь, ты слышишь меня?
– Да, да, слышу. А что дальше?
– Надо найти Ольгу Белоконь, но в этом направлении мы пока еще не действовали. Думаю, что вечером что-нибудь прояснится. Что Фиолетовый?
– Его взяли. Недавно. Мне позвонил Корнилов. Говорит, что теперь не расплатится с тобой.
– Разберемся. Мы – свои люди. Игорь, у тебя какой-то недовольный тон. Что случилось?
– Тебе звонил Крымов. На автоответчике не хватает только ночной серенады.
– Откуда он звонил? Из Парижа?
– Из Москвы.
Он на некоторое время замолчал, давая ей возможность самой выговориться. Но и она, казалось, чего-то ждала.
– Ты знала, что он в Москве?
– Нет. Но сегодня узнала от Харыбина.
– Харыбина? Отлично. Я вижу, тебе там не скучно.
– Ты ревнуешь меня к Дмитрию?
– Да. Сначала к одному, затем к другому.
– Брось. Все это пустое. Сегодня я собираюсь сама использовать Харыбина, поэтому согласилась поужинать с ним… Но я буду не одна, с Гел…
Он слушал и не верил ни единому ее слову. И ничего не мог с собой поделать.
