А глупость разрасталась. Марго не могла пригласить его к себе: об этом невозможно было помыслить. Пригласить барышню на прогулку в утробе ночи и снежной бури – тоже неумно. Хотя он готов был на прогулку с ней даже под извержением вулкана. Стоять вот так, в коридоре, когда за каждой дверью уши, хуже некуда. Но он не мог сойти с места.
– А я вот провалилась, – призналась Марго с невероятной улыбкой. – Сидела-сидела в кресле и как в омут упала… Что там за шум был?
– Так, пустяки. – Ванзаров легкомысленно махнул ладошкой, как гимназист. – Одному гостю стало плохо, поднялся переполох…
– Кому же?
– Американцу…
– Бедный старичок… – Марго опечалилась. – В его возрасте такие нервы недопустимы…
Кажется, она его действительно жалела. И кого? Человека, который сделал нищим ее приемного отца, который предложил ставку матч-реванша… Ванзаров не хотел вспоминать об этом моменте. Когда он испытал редкое чувство бессилия.
– Ну, бедным его никак нельзя назвать, – все-таки нашелся он.
– Деньги – это пыль.
Редко когда услышишь от современной барышни столь разумные слова. Ванзаров такого припомнить не мог. С этим он был глубоко и навсегда согласен. Особенно когда заработал бешеные деньги частным сыском.
– И тлен, – добавил он.
Марго была счастлива это слышать. Судя по ее улыбке.
– Так зачем вы зашли? – спросила она.
Нельзя же сказать правду: «Мне нестерпимо захотелось вас поцеловать. Поэтому я обнимался с вашей дверью». Надо было что-то срочно придумать. На выручку пришла одна мысль.
– Расскажите мне что-нибудь о вашем отце, – попросил он.
– Зачем вам понадобился Веронин?! Это гадкий, эгоистичный и пустой человек.
– О нет! О вашем настоящем отце…
Одно напоминание нагнало грусть в эти волшебные глаза.
– Я почти ничего не знаю, – ответила она. – Для меня он только имя… Стыдно, но я давно не приезжала на его могилу…
– Какие-нибудь старые фотографии, письма, записки?
Она покачала головой.
– У меня ничего нет. Раньше я этого не замечала, а теперь понимаю, что Веронин от всего избавился. Он ненавидел моего отца.
– За что?
– Винил в смерти моей матери… Хотя при чем тут отец? Доктора виноваты… Думаю, больше всего он презирал его за самоубийство…
– Лилия Карловна…
– Бабушка на эту тему даже заикаться запретила. Как будто отца не было вовсе. Она его ненавидела. Я уверена.
– А Дарья Семеновна, ваша тетушка, тоже его ненавидела? – Ванзаров знал, что нельзя так мучить барышню, но остановиться не мог.
– Тетя всегда начинала плакать, когда я просила рассказать об отце… В конце концов мне это надоело. Да и жалко было ее…
Входная дверь распахнулась. Влетел порыв ветра со снегом и облаком мороза. В холл влетел Францевич, скинул налипший на ботинки снег, заметил парочку, ухмыльнулся и нырнул в номер. Марго поежилась, а Ванзарову было все равно. Пусть ротмистр завидует и скрежещет зубами.
– Мне пора, – словно извиняясь, сказала Марго.
– Да, до завтра… То есть до сегодня…
Она привстала на пальцах и прижалась к его щеке губами. Губы были горячи. Ванзаров тщательно следил за своими руками. Пока она не закрыла дверь.
Дернув за ус и крайне довольный собой, он поднялся наверх. Оставлять номер американца без присмотра нельзя. Францевич наверняка под утро сделает вылазку, когда все, по его расчету, будут спать без задних ног. Хитрый и круглый месье тоже будет не прочь, кажется, изучить содержание номера. Выбора просто не оставалось.
Ванзаров вытащил из своего номера кресло, перегородил им ломаную створку и уселся. Он так устал, что заснул мгновенно. Сон его был чуток. Ни одна попытка проскользнуть мимо не удалась. Не стоит будить спящего полицейского. Даже если он в отставке…
Актерский материал
(Из комедии «БУРЯ» Шекспира В.)
Рекомендованный цензурой для господ, ставящих сценки в драматическом кружке в канун Рождества, а также в иные праздники и увеселительные мероприятия
ПРОСПЕРО
Эй, Калибанъ! Эй, рабъ, комокъ земли,
Откликнись!
КАЛИБАНЪ
(за сценой)
Здѣсь еще довольно дровъ.
ПРОСПЕРО
Иди сюда скорѣе, черепаха:
Здѣсь для тебя другое дѣло есть.
ПРОСПЕРО
О гнусный рабъ, самъ демонъ зародилъ
Тебя въ твоей проклятой Сикораксѣ!
Поди сюда!
Входитъ Калибанъ
КАЛИБАНЪ
Пусть вредная роса,
Которую сбирала Сикоракса
Перомъ вороньимъ съ ржаваго болота,
Падетъ на васъ! Пусть знойный вѣтеръ юга
На васъ и день и ночь упорно дуетъ
И струпьями покроетъ ваше тѣло!
ПРОСПЕРО
Спасибо, другъ! За это, вѣрь же мнѣ,
Отъ судорогъ и сильнаго колотья
Ты не вздохнешь свободно во всю ночь;
Вокругъ тебя сберутся домовые,
Чтобы колоть, и мучить, и кусать,
И щипать тебя, какъ сотъ медовый!
А каждый ихъ порядочный щипокъ
Чувствительнѣй пчелиныхъ уязвленiй.
КАЛИБАНЪ
Мнѣ надобно окончить мой обѣдъ.
Вѣдь островъ мой – зачѣмъ же отнимаешь;
Ступайте прочь!
Отъ матери моей получилъ его одинъ въ наслѣдство.
Да, правда, ты сперва меня ласкалъ,
Ты мнѣ давалъ пить ягодную воду
И выучилъ, какъ должно называть
Тѣ двѣ свѣчи, большую и меньшую,
Которыя горятъ тамъ высоко, —
И я тебя тогда любилъ за это.
На островѣ тебѣ я указалъ
Источники, соленые колодцы,
Безплодныя и годныя мѣста.
Будь проклятъ я за то, что это дѣлалъ!
Нетопыри, и жабы, и жуки,
Всѣ гадины, всѣ чары Сикораксы
Да ниспадутъ теперь на васъ двоихъ!
Я самъ себъ былъ королемъ сначала;
Вы прибыли – я сдѣлался рабомъ, —
И я одинъ теперь у васъ въ услугахъ.
Вы сдѣлали утесъ моимъ жильемъ,
А островъ мой присвоили себѣ.
ПРОСПЕРО
Ты лживый рабъ! Тебѣ нужны побои,
А милости ты ставишь ни во что.
Да, я ласкалъ тебя, какъ человѣка,
Я раздѣлялъ съ тобой одно жилье
До той поры, пока, неблагодарный,
Ты дочь мою не вздумалъ обезчестить.
КАЛИБАНЪ
