– Ваше Величество хочет сказать, что эти слова имеют символическое значение?
– Разве ты не так считаешь?
Но меня уже невозможно расположить к высказыванию своего мнения.
– Ваше Величество, вы найдете меня очень глупой женщиной, но я и вправду не знаю, что мне думать. Меня воспитывали в одних убеждениях, затем учили следовать другим. Теперь я замужняя женщина, и все, что мне нужно, – это знать, во что верит мой муж, потому что он всегда укажет мне правильный путь.
Генрих улыбается. Я все сделала правильно, именно это он и хотел услышать, потому что только так укрощенная жена и отвечает своему мужу.
– Да, Кейт, я считаю, что нам следует организовать собственную веру, искреннюю, в которой причастие станет центром богослужения, но значение его будет исключительно символичным. – То, как гладко он это говорит, наводит меня на мысль о том, что король отрепетировал свою речь. Он вполне мог даже сначала записать ее, чтобы потом выучить наизусть. Возможно, ему даже кто-то помогал. Энтони Денни? Томас Кранмер?
– Благодарю вас, – с милейшей улыбкой говорю я. – За то, что указываете мне путь.
– Я намерен предложить французскому посланнику объединить свои усилия и вместе, Англии и Франции, изгнать из своих государств ересь и суеверия и создать новую Церковь, основанную на Библии, на новом понимании Слова, и утвердить ее на своих землях, а потом и во всем мире.
– Правда? – Это просто невероятно.
– Кейт, я хочу, чтобы мои подданные были образованными, думающими людьми, живущими по закону Божьему, а не кучкой боязливых глупцов, управляемых ведьмами и священниками. Вся Европа, кроме папских владений, уже понимает, что именно так следует познавать и понимать Господа. Я хочу быть частью этого события. Я хочу наставлять их, чтобы они равнялись на Англию. И, если этот день настанет, хочу оставить тебя регентом, а сына – королем над народом, понимающим молитвы, которые он возносит; над людьми, принимающими участие в мессе, в причастии, понимающими, что они делают. И чтобы это все происходило так, как об этом говорил Господь, а не следовало тарабарщине, изобретенной в Риме.
– Я тоже так думаю! Я тоже так думаю! – Я больше не в силах сдерживать распирающий меня восторг.
Генрих улыбается мне.
– Мы дадим Англии новое знание и новую веру, – говорит он. – Ты увидишь это, даже если я уже не успею.
Замок Виндзор
Осень 1546 года
После отъезда французов двор отправляется на выезд, и король даже находит в себе силы охотиться. Он не может ходить, но его неукротимый дух не дает ему сидеть на месте. Его поднимают в седло, и он ездит вдогонку за охотничьей сворой. В каждом из наших прекрасных дворцов на реке для короля строят укрытие, где складывают для него луки и стрелы, куда потом выгоняют дичь. Дюжины оленей погибают возле королевского укрытия, с пробитым стрелой глазом или развороченной головой. Такая охота кажется мне несравненно более жестокой, чем погоня за зверем в лесу или открытом поле. Здесь король хорошенько прицеливается, и прекрасные животные, не имея другого пути, кроме как мимо его укрытия, погибают от мучительных ран. Генриха не беспокоит холодная жестокость убийства загнанного в ловушку зверя. Он совершенно спокойно наблюдает за тем, как охотники перерезают шеи еще бьющимся зверям. Теперь я почти уверена в том, что Генрих получает удовольствие от чужих страданий. Он смотрит, как перестают двигаться маленькие черные копытца, и коротко усмехается. И вот так, наблюдая за предсмертными муками оленя, внезапно спрашивает:
– Что ты думаешь о Томасе Сеймуре в качестве мужа для принцессы Елизаветы? Я знаю, что Сеймуры хотели бы такого союза.
Я хмурюсь, но он не смотрит на меня, не сводя взгляда с того, что происходит с раненым черным оленем.
– Как вы сами считаете, что для нее лучше, – отвечаю я. – Конечно, принцесса еще молода, но она может объявить о помолвке и пожить со мной, пока ей не исполнится шестнадцать лет.
– Как думаешь, из него получился бы хороший муж для нее? Он же хорош собой, да? Он ей нравится? Как думаешь, у него с нею может получиться мальчик? Ее к нему тянет?
Я подношу к лицу надушенную перчатку, чтобы скрыть дрожь в губах.
– Мне сложно судить. Она еще очень молода. Да, он ей нравится, как и должен нравиться дядя ее сводного брата. Мне кажется, он мог бы стать хорошим мужем для нее. Его храбрость на службе Вашему Величеству не подлежит сомнению. А что вы об этом думаете?
– Он же красавчик, да? И похотлив, как кобель? Он же бабник.
– Не более остальных, – пожимаю я плечами, но понимаю, что мне следует быть крайне осторожной. Что еще я могу сказать, чтобы способствовать исполнению мечты Томаса, но не ставить себя под подозрение.
– Он тебе нравится?
– Да я его едва знаю. С братом его я знакома лучше, потому что его жена состоит при мне в фрейлинах. Когда я беседую с сэром Томасом, он всегда старается показать себя интересным собеседником и проявляет себя с рвением и верностью на службе вам, не так ли?
– Да, это так, – соглашается король.
– Он, кажется, служит на благо Англии, укрепляя силу ее флота и морских портов?
– Да, но если я отдам ему дочь, это станет исключительной наградой за его труды. И еще больше усилит позиции Сеймуров.
– А выдав ее за англичанина, вы оставите ее в Англии, – говорю я. – Что станет утешением для нас обоих.
Кажется, он задумался об этом, словно мысль о том, что дочь может остаться рядом с ним, ему приятна.
– Я знаю Елизавету, – произносит он наконец. – Она его примет, если я ей это позволю. Она такая же шлюха, как и ее мать.
* * *
Несмотря на то что во время нашего пребывания в Виндзоре стоит прекрасная погода, король без всяких видимых причин устраняется от двора. Я не думаю, что он снова болен, но Генрих запирается в своих комнатах с узким кругом приближенных и отказывается принимать кого бы то ни было. Придворные, привыкшие уже проводить время на природе в приятных развлечениях, продолжают в том же духе, словно их не беспокоит исчезновение центра их притяжения и источника всех их благ. Они часто наблюдали исчезновения и возвращения короля и уже не видят в них признаков близкой угрозы, считая, что так будет продолжаться вечно. Но те, кто находятся возле него постоянно, наблюдают за ним день за днем и строят планы на будущее, стараются не покидать его ни на мгновение, не доверяя друг другу – или желанию короля остаться в одиночестве.
Из-за закрытых дверей начинают просачиваться известия, когда ближайшее окружение короля делится новостями со своими женами: король снова болен, но на этот раз, похоже, он истощен постоянно усиливающейся болью в ноге и жаром. Он спит большую часть дня, просыпаясь, чтобы заказать огромную трапезу, но проявить полное отсутствие аппетита, когда слуги приносят к нему переполненные блюда.
