Затем выступал Воин. Он утверждал, что голоса маргиналов, цветных и всех репрессированных классов вскоре будут услышаны – прозвучат как никогда громко и утопят в себе голоса скучных белых стариков – основателей патриархального строя.
– Что ж, – мягко отвечал им Лотто, – даже старым и скучным основателям патриархального строя есть о чем рассказать. А будущее театра ничем, по сути, не отличается от его прошлого: необходимо придумывать новые и новые формы, инвертировать и удивлять.
Потом он улыбнулся. Пока аплодировали только ему.
Все посмотрели на девушку.
– Не знаю. Я не предсказатель, – сказала она, пожимая плечами и кусая ногти. – Всплеск технологической эры? В конце концов, мы в Силиконовой долине.
Публика засмеялась.
Воин тут же взвился и пришпорил свою дохлую лошадь.
– С такими средствами, как YouTube и MOOC, и прочими инновациями знание стало демократичным, – говорил он, поглядывая на девушку, которая теперь отчаянно искала чьей-то поддержки. – А благодаря такому явлению, как феминизм, женщины освободились от обязательного материнства и тяжелой работы. Жена любого фермера из Канзаса, которая всю жизнь была домохозяйкой и чьи обязанности сводились к сбору урожая, пришиванию пуговиц, взбиванию масла и прочему, теперь может претендовать на нечто больше, может быть не просто чьей-то женушкой, но и добытчиком. Она может смотреть новости о последних изобретениях науки в Интернете или театральные постановки, не покидая комфортного жилища. Она может научиться писать музыку, в конце концов. Может стать автором нового шоу на Бродвее, и для этого ей даже не придется жить в третьем круге ада Данте, коим и является Нью-Йорк.
Лотто ощетинился.
Кто этот выпендрежник и кто дал ему право плевать на тот образ жизни, который выбирают другие? К тому же Ланселоту очень нравилось то место, которое он назвал третьим кругом ада.
– Значит, нам больше не нужно содержать наших жен, верно? – вмешался он. Раздался смех. – Мы, творцы, по своей натуре ужасные Нарциссы. В наших глазах наш образ жизни – это жемчужина в короне человечества. Однако большинство драматургов, которых я знаю, – не полезнее отрубленной рыбьей башки. – Со стороны Зануды донесся одобрительный рев. – В то время как их жены – прелестнейшие создания. Они добрее, щедрее и стоят целого мира. Никто не сумеет окружить нас таким покоем и комфортом, как это умеют делать они. И в этом нет ничего постыдного. Это их выбор, и он не может быть хуже нашего выбора провести жизнь в бесконечном самолюбовании. Жена – главный драматург любого брака, ее работа необходима, даже если ее взнос не всегда должным образом оценивается мужем. Это очень почетная роль. Например, моя жена, Матильда, ушла с работы много лет назад, чтобы моя карьера продвигалась более успешно и спокойно. Ей нравится готовить и убирать, править мои работы – все эти вещи приносят ей удовольствие. Ну и какому идиоту с куриными мозгами придет в голову сказать, что она менее ценна только потому, что не приносит в семью деньги?
Лотто казалось, что он говорит очень ровно и хорошо. Он мысленно возблагодарил силы, научившие его так льстить.
[С этим уже ничего не поделаешь.]
– У меня тоже есть жена, – колко сказала девушка-драматург. – Я и сама жена. Но мне очень не по себе из-за этого полового материализма.
– Когда я говорил о жене, то подразумевал спутника жизни, партнера. Пол здесь не имеет значения, – сказал Лотто. – В конце концов, есть и мужчины-домохозяева. Когда я был актером, совершенно не мог устроиться и фактически взял на себя все домашние обязанности, пока Матильда зарабатывала деньги. [По крайней мере, он мыл посуду.] В любом случае нельзя отрицать буквальное половое различие, хоть о нем и неполиткорректно говорить в наше время. Только женщины могут вынашивать, выкармливать и растить детей. Это заложено в них. И к тому же отнимает у них практически все время.
Он улыбнулся, ожидая новых аплодисментов, но в этот раз что-то пошло не так.
В зале царила мертвая тишина. Кто-то громко переговаривался на заднем ряду. Что он такого сказал? Лотто в панике посмотрел на Матильду, но она разглядывала собственные туфли.
Девушка-драматург недобро нахмурилась, глядя на Лотто, и спросила, чеканя каждое слово:
– То есть вы хотите сказать, что женщины не могут стать успешными, талантливыми сценаристами, только потому что у них есть дети?
– Нет, – тут же ответил Лотто. – Боже, нет. Не поэтому. Я не это имел в виду. Мне нравятся женщины. Но не все женщины имеют детей. Моя жена, например. Ну, пока, по крайней мере. Послушайте, каждому с рождения отмерено столько же таланта, сколько и жизни. И если женщина сознательно решает посвятить себя созданию буквальной, а не вымышленной жизни – это прекрасно! Ребенок для женщины – куда большее поле для творчества, чем искусственный, бумажный мир. Она создает жизнь, а не пародию на нее. Неважно, что сделал Шекспир, все его работы никогда не перевесят тот вклад, который сделала какая-нибудь невежественная женщина его возраста, у которой были дети! Ведь эти дети – наши предки, возможно, именно благодаря им мы все сейчас находимся здесь. Никому в здравом уме не придет в голову утверждать, что пьеса, любая пьеса, может стоить человеческой жизни. И история драматургии в данном случае на моей стороне. Если женщины испокон веков демонстрировали меньшее усердие на этом поприще, то только потому, что они тратили все силы на создание реальной жизни. Их гений воплощается в телесной форме. Вряд ли вы станете утверждать, что он менее значим, чем гений воображения. Я думаю, мы все можем согласиться с тем, что женщины так же хороши, как и мужчины, и даже лучше во многих смыслах, но причина такого разделения в том, что женщины обращают свой творческий потенциал внутрь себя, а не на внешний мир.
Ропот, пронесшийся по залу, приобрел нехороший оттенок.
Лотто изумленно вглядывался в зал, вслушивался в его звуки, но услышал лишь несколько жиденьких хлопков.
– Что? – не выдержал он.
Зануда тут же влез и принялся его поддерживать: рассказывать такую запутанную и нудную историю из личного примера, в которой к тому же зачем-то упоминал Лиама Нисона, Пола Ньюмена и остров Уайт, что Лотто немного успокоился и его ледяной пот высох.
Он опять взглянул на Матильду, надеясь поймать ее ободряющий взгляд, но ее сиденье было пусто.
Мир пошел трещинами, и земля закачалась под Лотто.
Матильда ушла.
Матильда демонстративно встала и вышла.
Матильда так разозлилась, что решила: с нее достаточно.
Достаточно? Навсегда?
Возможно, когда ее лица коснулось липкое солнце Пало-Альто, она внезапно увидела истину: ей будет намного лучше без Лотто.
Что она богиня, а ей пришлось снизойти до жизни с таким дерьмовым мужем, как он. Руки чесались позвонить ей. Весь остаток дискуссии два самых юных участника и ведущий избегали смотреть на Лотто, что, впрочем, было только к лучшему, потому что он сам прикладывал все усилия, чтобы оставаться на своем стуле. И досидел до конца, хотя и с большим трудом. Когда дискуссия окончилась и их ждала встреча со зрителями, он отвел ведущего в сторонку и сказал:
