— Клянусь моим щитом, что дал мне отец, я видел этого князя в Готланде. Он был там, но одетый как простой купец!
— Купец? — вскрикнул Дитфен и чуть не прикусил себе язык. — Купец, купец...
Все смотрели на него, как на помешанного.
— Аскольд говорит правду, — начал объясняться сакс. — Когда я увидел князя, то подумал, что уже встречал его, но где? Теперь вспомнил: он был среди разбойников Готшалка...
— Готшалка? — оживились викинги, которым было известно это имя. — Правду говоришь, сакс?
— Клянусь Зернебоком!
[32] — Дитфен и сам все еще не мог осмыслить эту новость, неприятно удивившую его.
— Как мог князь оказаться среди людей Готшалка? — недоумевал Рогнвальд, разрывая руками большой кусок жареной свинины, что дал им на ужин князь.
— Я сам этого не могу понять, — отвечал Дитфен, не обращая внимания на то, что все мясо расхватали новые друзья, не оставив ему и кусочка.
— Возьми, Дитфен, — Рагнар отрезал ножом мясо от своей доли. — Так ты видел князя?
— Он стоял чуть дальше, чем стоит от меня Аскольд. — Дитфен быстро жевал, похожий на изголодавшегося пса. — И вот что я еще скажу, — он помедлил, сознавая, что ему могут не поверить. — Может, он сам и есть Готшалк?..
* * *
Взяв зажженный факел из рук Гуннара, Олаф уловил во взгляде викинга что-то, похожее на сожаление.
Он смотрел на юношу так, как смотрят на тех, кого отметила смерть. И ее дыхание Олаф ощутил сразу же, как только за ними закрылась дверь. Эта башня — как могильный склеп. Живыми они отсюда уже не выйдут, и завтра на рассвете товарищи по оружию вынесут наружу их мертвые тела. Где же будет его душа? Олаф верил в Асгард и... не верил. Но загадочная богиня Нертус, чей амулет он носил с собой, один раз уже спасла ему жизнь. Разве нет? Мучимый сомнениями, Олаф припомнил слова старого скальда, которого слушал прошлой зимой:
Тени древних пророчеств встают из пропасти,
Что разверзлась за нами...
Она наступает, как море в прилив, идет Неумолимо и Ничто не остановит ее...
Источних Мимира — тайная власть мирозданья.
Даже богам не под силу судьбы свои изменить.
Олаф поднимался по ступенькам вслед за Хафтуром, и холодное безмолвие ужаса как будто наблюдало за ними из каждой стены.
— Куда мы идем, Хафтур?
— Наверх. Я хочу кое-что тебе рассказать.
Они поднялись на самый верх башни, и там, на площадке, Хафтур отпил из фляжки, повернувшись к Олафу.
— Возьми, выпей. Это хороший эль, хоть вкус у него отличается от тех, что делают у нас.
За спиной Хафтура клочок звездного неба. Разрушенная стена здесь — единственное место, откуда можно было беспрепятственно проникнуть в башню, минуя дверь. Но для этого нужно иметь крылья.
— О чем ты хотел мне рассказать? — Олаф достал меч, оглянувшись назад. Ширина проема винтовой лестницы была такова, что одновременно в один ряд могли идти только два человека. И то прижимаясь плечом к плечу.
Если занять оборону здесь, вдвоем с Хафтуром они смогут отразить нападение даже десятка хорошо вооруженных бойцов. Но силы их, конечно, не беспредельны. По крайней мере жизни свои они отдадут недешево.
Все это было странно. Очень странно. Рагнар похож на безумца, если позволяет гибнуть так нелепо своим людям. Но изменить клятве верности своему ярлу — это еще хуже смерти. И Олаф знал, что никто не сможет заставить его отказаться от своей клятвы. Никто и никогда!
— Ты помнишь, Олаф, то время, когда был маленьким? — начал между тем Хафтур.
— Кое-что помню. — Юноша отпил из фляжки. Эль на вкус казался горьковатым, терпким, от такого сразу закружится голова. Олаф по молодости еще не был привычен к питью хмельных напитков. Он передал фляжку Хафтуру.
— Корабль, корабль, море, — подсказал ему старый викинг. — Помнишь?
— Когда-то ты уже спрашивал меня об этом, — напомнил ему Олаф. — Но я мало что помню...
Память подбрасывала из своего глубокого колодца какие- то бессвязные видения... это всегда напоминало кошмар... где сон, где явь? Что подлинно, а что — мнимо? Он никогда не мог отделить одно от другого, если вспоминал об этом.
— Я расскажу тебе, как все было, — сказал Хафтур. — Стейнар-ярл под страхом смерти запретил говорить тебе о том, как ты попал к нему, но до рассвета мы можем не дожить. Олаф, я хочу, чтобы ты знал правду!
Юноша чувствовал напряжение в голосе своего наставника.
— Мы плыли из моря ромеев и уже вышли в Северное море, когда все вокруг окутал сильный туман. Тогда-то мы и наткнулись на драккар, и нашли только одного живого человека — тебя... Драккар назывался «Эйктюрмир».
Олаф замер, боясь пропустить хоть слово. Его прошлое, загадочное и неуловимое, открывалось перед ним.
— Ты говорил на языке руссов, назвал свое имя — Олаф, кое-какие слова знал и по-нашему.
— Я и сейчас угадываю отдельные слова этих... венедов. Ты же говорил, что они родственны руссам?
— Ярл Стейнар долго пытался разузнать, кому принадлежал «Эйктюрмир», но, похоже, ничего не добился.
— Но ты же знаешь? — с затаенной мыслью спросил Олаф, почувствовав, куда клонит викинг.
— Я узнал об этом случайно, от Свена Паленого...
Юноша вздрогнул от неожиданности. И сразу же перед глазами явилась ужасная маска — лицо старого ярла, его глаза — иголки, его речь — речь властного, неумолимого вождя, который без колебаний отправлял на смерть и своих, и чужих. Страшный родственник Эйнара, неуловимого и жестокого вервольфа, чью тайну так никто и не узнал. Может, ярл лгал, когда говорил, что душа Эйнара — для него загадка?
— Но ты же не хочешь сказать... — мысль о родстве со Свеном Паленым приводила Олафа в смятение.
— Нет, — поспешил успокоить его Хафтур. — «Эйктюрмир» принадлежал Айнстейну...
— Айнстейну? Кто это?
— Я с ним не был знаком, — вздохнул викинг. — Говорят, он служил в Альдейгьюборге у конунга Ингвара, а потом перешел на службу к какому-то князю руссов. Может, даже служил у самого Хельга, могущественного князя, который правил в Конунгарде. Этот Хельга, искусный воин, многое узнал, воюя вместе с Рериком. А тот был умелый и беспощадный вождь, умевший жить и воевать среди чужих племен.
— Айнстейн, — повторил вслух Олаф. — Тот, кто служил наемником в Альдейгьюборге?
Размышляя, он не сразу заметил, что с Хафтуром начало творится что-то неладное. Пламя факела колебалось в его руке, а сам он вдруг стал беспокойно озираться, точно не узнавал места, где сейчас находился.
