Скоро начало темнеть, и стемнело быстро, едва солнце зацепило деревья, темнота сгустилась. Стало сумеречно и неуютно.
– Что ты думаешь? – Жмуркин кивнул на железную койку и на выжженный круг. – Что тут случилось?
– Не знаю…
– Во-во. Я тоже не знаю. Но это мне совсем не нравится…
Жмуркин стал рассказывать, что именно ему не нравится. Не нравилось ему почти всё. И Витька во многом был с этим согласен. Как-то всё слишком удачно. Самозакрывающиеся двери, бешеная лиса, нож сломался. И мост сломался.
– Это был нам знак, Вить.
Жмуркин с опаской поглядел на Генку и перешёл на шёпот:
– Я, конечно, не хочу нагнетать, но… а если правда? Про колдуна?
– Жмуркин, я тебя слышу, – сказал Генка.
– А у нас даже света нет, – продолжал Жмуркин. – Ни света, ни огня. А что это за выжженный круг? А если…
Жмуркин напряжённо замолчал.
– Что, если хозяин вернётся?
– Спрячься в сундук, – усмехнулся Генка. – Сундуки раньше крепкие были.
– Может, лучше нам всем в сундуки спрятаться? – совершенно серьёзно предложил Жмуркин. – Вы залезете в тот, что побольше, я в другой…
– Жмуркин, ты меня достал, – сказал Генка. – Твой бред становится неконтролируемым. Можешь думать как хочешь. Колдуны, вурдалаки, стриги – на здоровье. Развлекайся. Лично я полез на печь.
– Зачем на печь? – не понял Витька.
– Боится, что его мыши съедят, – объяснил Жмуркин.
– Это пустой дом, – устало сказал Генка. – Здесь мышей не водится.
Генка подошёл к печке, хрустнул плечами и забрался на полати.
– Я буду звать тебя Емельян, – сказал Жмуркин.
Стало ещё темнее. Лежать на сундуке было неудобно.
– Эй, ловите!
Генка швырнул с печки полиэтиленовый пакет. Витька подобрал его и заглянул внутрь. В пакете лежали свечки. Штук десять свечей и зажигалка. Жмуркин подбежал и тоже заглянул.
– Я же говорил – колдовство, – повторил Жмуркин. – Ритуальные свечи…
– Самые обычные. – Витька достал свечку, чиркнул зажигалкой, свеча загорела. – Это же деревня, тут электричество часто отключали. Вот хозяин и держал про запас.
Витька поставил свечу на печной приступок.
Обычная дешёвая стеариновая свеча, горела неровно, с потрескиванием, но от её света сделалось как-то спокойнее. И темнее не-много.
– Генка прав. – Витька улёгся на освободившийся сундук. – Лучше спать лечь пораньше и пораньше же проснуться.
Между краем сундука и бревном стены образовалась небольшая ложбинка, Витька устроился в ней поудобнее, закрыл глаза.
Жмуркин на своём сундуке расположиться не мог долго, ворочался, переваливался с боку на бок, скрипел сундуком и зубами.
Генка на полатях не мучился совсем, покашлял и почти сразу с чистой совестью захрапел.
Свечка догорела и погасла.
Витька тоже уснул.
Разбудил его, конечно, Жмуркин.
– Вы видите?! – в голосе Жмуркина слышался ужас. – Вы видите?!
Витьке не хотелось ещё чего-то видеть, хотелось спать и дальше, но Жмуркин запричитал громче:
– Посмотрите же! Там, на стене!
Витька повернулся на бок и посмотрел на стену.
По стене шла светящаяся надпись. Незнакомые стрельчатые буквы складывались в слова, слова – в фразу. В комнате было темно, но от слов на стене исходил свет.
– Люминофором написано, – определил Генка. – Занятно…
– Ген, а как ты их раньше не заметил? – спросил Витька.
– Не знаю, – ответил Генка. – Сначала фонариком светил, потом… Не знаю как. Их не было вроде… я не заметил…
– Это предупреждение! – объявил Жмуркин.
– Какое ещё предупреждение? – зевнул Генка. – Обычные каракули, ничего не разберёшь… Вить, ты можешь это прочитать?!
– Нет! – заорал Жмуркин.
Он вскочил с сундука, подбежал к стене и встал перед надписью.
– Это нельзя читать! – повторил Жмуркин. – Ни в коем случае!
– Почему? – не понял Витька.
– Потому!
Жмуркин схватил зажигалку, зажёг свечу. Надпись на стене исчезла.
– Это нельзя читать, – повторил Жмуркин уже спокойнее. – Вы что, «Зловещих мертвецов» не видели?!
Витька усмехнулся. Генка постучал кулаком по полатям.
– Вот-вот. – Жмуркин зажёг ещё одну свечу. – Ребята в фильме тоже не верили, тоже думали, хиханьки-хахоньки. Пока не прочитали из книги.
Жмуркин засветил третью свечку.
– Жмуркин, – сказал Витька. – Вот уж не думал…
– А мне плевать, думал ты или не думал. Читать это нельзя!
– Ну ладно, – не стал спорить Витька. – Я и не хотел особо. Просто ты… нервы прибери. А то мы спим, а ты вдруг начинаешь орать. А у нас тоже, кстати, нервы слабые. Вот мне, например, уже почти как три года хочется тебе отвесить по шее…
– Это так для тебя характерно, – оборвал Жмуркин. – Когда в споре нет весомых аргументов, примитивное сознание пускает в ход кулаки.
– Замолчали бы оба, – попросил Генка. – Спать охота, а вы все не уймётесь.
– Это у Жмуркина воображение разыгралось, – сказал Витька. – Зловещие мертвецы ему мерещатся.
– А у тебя вообще воображения нет. Я не против того, чтобы поспать. Но ведь можно спать при свечах, чего-чего, а свечей у нас много. Свечей много, мозгов мало.
Последнее Жмуркин добавил вполголоса.
– Всё-таки ты, Жмуркин, неисправим, – сказал Витька. – Ничто тебя не учит…
Жмуркин поёжился, оглядел избу, затем неожиданно подошёл к печи и забрался внутрь, в топку.
– Ты чего? – спросил Витька.
– Ничего. – Жмуркин пролез подальше в печь. – Просто… Холодно мне.
– Холодно? Ну-ну…
Витька вытянулся на сундуке.
– А по-моему, это клиника уже, – сказал он. – Клиника в полный рост. Нет, ты нас, конечно, и раньше радовал, но сегодня… Жмуркин, ты втянул нас в зверский бред.
Жмуркин в печи промолчал.
– Ты втянул нас в зверский бред и спрятался в печи.
Генка на полатях хихикнул.
– Я всё понимаю, – продолжал Витька. – Всё понимаю, квадратный самовар надежды, все дела… Но почему всегда мы?
Жмуркин не отвечал.
Витька ворочался. На этот раз он подобрал с пола брезентовую оконную занавеску, свернул её и расстелил на сундуке.
Брезент пропах пылью, но стало мягче и удобнее.
