Витька устроился поудобнее на плоту, тоже уселся на дранку, только Генка продолжал грести доской, никак не мог смириться с тем, что не может управлять движением.
– Мы то с Витькой, может, и утонули, – усмехнулся Генка. – А ты, Жмуркин, не утонул.
Витька хихикнул. В голове постепенно становилось тяжело, то ли от кружения, то ли от усталости, то ли от голода.
– Какая свежая шутка, – поморщился Жмуркин. – Мог бы что-нибудь пооригинальнее придумать. Про то, что я не тону, вы мне тоже уже сто раз говорили. Ничего нового. Вы лучше ответьте – откуда вдруг столько воды взялось?
– Снег в верховьях растаял, – предположил Генка.
– Он давно растаял, – помотал головой Жмуркин. – На севере области заторы на реках давно подорвали, не должно бы…
– Да какая разница, – сказал Витька. – Потоп он потоп и есть. Плывём, пока плывётся. Укачивает что-то…
– Точно, – сказал Генка и оттолкнул доской приблизившееся бревно. – Плывём, пока плывётся.
– Так далеко не уплывёшь, – начал спорить Жмуркин. – Плыть надо, точно представляя куда. А если не представляешь… То вот что получается.
Жмуркин постучал по доскам, потом Генку по затылку.
– А вообще, Генка, всё в соответствии. – Жмуркин снова постучал по дереву. – У нас, в России, не ищут обходных путей, это такая традиция. Наш народный инструмент – балалайка, вот и ты туда же – построил тре-угольный плот. Как большая балалайка. Тебе, Генка, дай изобретать колесо, так ты и колесо треугольным сделаешь. Я уж не говорю о велосипеде. Странно, что у тебя мотоцикл не треугольный, для общей гармонии жизни как раз бы подошло.
Генка сказал, что треугольный не тре-угольный, а не утонули именно благодаря ему. Жмуркин что-то возразил, но Витька уже не услышал, солнце светило через закрытые веки и наполняло голову тяжёлым золотом, Витька уснул.
Ему тут же приснились треугольная чугунная балалайка и несколько треугольных самоваров, всё это продавал одноногий мужик возле дороги, а ещё грузди продавал, но не треугольные, а обычные, солёные в банке.
Проснулся Витька от сырости и холода. Левая нога свесилась с плота и болталась в воде. Витька вытянул её на плот, стряхнул прилипший мусор, огляделся.
Генка и Жмуркин тоже спали. Жмуркин так и не выпускал из рук самовар, прижимался к его квадратным бокам, улыбался во сне. Генка спал сурово, сложив руки на груди, нахмурившись, сдвинув брови. Плот несло по реке.
Течение замедлилось, вода больше не торопилась, не сворачивалась вьюнами и не перехлёстывалась струями, а солидно и с толком влекла свои воды к далёкому Каспийскому морю. Было тепло и немножко жарко, Витька поднялся на ноги, потянулся и увидел дом.
Справа по курсу из воды выступала пологая шиферная крыша. На крыше был сложен шалаш из досок и рубероида, рядом на диске от колеса грузовика горел костерок, возле него в старом кресле сидела старушка. На самом верху крыши, возле кирпичной трубы, стояла коза.
Витька протёр глаза, подозревая мираж. Или сон, сон ведь вполне мог продолжаться, коза ведь…
Старушка помахала рукой.
– Эй, просыпайтесь! – Витька пнул Жмуркина в ногу и толкнул в плечо Генку. – Просыпайтесь, приплыли.
Жмуркин проснулся первым и тут же, ещё не разобравшись, в чём дело, начал закапывать в дранку самовар. Генку пришлось толкнуть ещё раз. Он поднялся на ноги и немедленно схватился за доску.
– Старушка в безвыходном положении, – указал пальцем Жмуркин. – Надо спешить ей на помощь!
Витька тоже взялся за доску, и даже Жмуркин оставил свой самовар и тоже принялся грести. Старушка махала рукой. Течение ослабло ещё сильнее, ребятам удалось развернуть плот, и через десять минут они причалили к крыше.
Старушка улыбалась. Коза, бродившая по коньку, спустилась вниз и по-козьи подозрительно смотрела на пришельцев. Жмуркин подхватил самовар и вместе с ним запрыгнул на крышу первым.
– Здравствуйте, бабушка. – Жмуркин приблизился к старушке. – Не переживайте, мы вас спасём!
Старушка рассмеялась, Жмуркин же был настроен решительно – спасать.
– Не переживайте, – повторил он. – Я могу остаться на крыше, а вы плывите на плоту. Я дождусь эвакуации.
Витька удивился жмуркинскому поведению – жертвенностью их приятель раньше не очень отличался. А старушка рассмеялась ещё громче и сообщила, что она никуда спасаться с крыши не собирается, ей и здесь хорошо.
– Это как? – не понял Генка.
Старушка вздохнула и рассказала.
Её затапливало каждую весну. Поднимался разлив, из высоких озёр пригоняло воду, и та подступала под самую крышу, а иногда и выше. И бабушка поднималась сначала на чердак, а затем и на шифер, прихватывала козу, строила шалаш и жила в раскладушке. Разлив не длился дольше пяти дней, после чего вода обязательно спадала в одну ночь, как и поднималась. Дом от воды рассыхался и портился, зато на огороде оставался плодородный ил. Кроме того, перед самым подъёмом воды бабушка растягивала в огороде сети – и рыбы случалось много.
На пять дней крышного сидения у старушки имелись на чердаке все необходимые запасы: и вода в пластиковых бутылках, и дрова, и провизия – для себя и для козы. Кроме запасов на чердак бабушка поднимала немногое: телевизор, прибор для суставов, мультиварку и одежду, для этих целей на крышу вела особая долгая и пологая лестница.
– А вы что тут делаете, ребятки? – спросила бабушка.
– Заблудились, – ответил Жмуркин. – У меня бабушка, когда в город переезжала, самовар забыла. Вот и попросила его привезти, не может без самовара. Ну, мы поехали за самоваром, самовар нашли и с дороги сбились. А тут потоп…
– Бывает, – кивнула бабушка. – Почти каждый год и бывает, то туристы, то муристы, по полям-то много народа шалобродится. А потом ко мне всех прибивает, так мы тут и кукуем.
– И долго? – спросил Генка.
– Да не, не долго, пять дней, я же говорю. А сейчас и того быстрее, сейчас тут ездят… А что это с тебя вода падает?
– Искупался, – ответил Жмуркин. – Запнулся за шкворень…
Витька незаметно ткнул Жмуркина – чтобы не завирался.
Бабушка вздохнула и принесла с чердака пухлую ватную фуфайку, вручила её Жмуркину.
– Одевай-ка, – велела старушка. – А то, вижу, весь трясешься.
Жмуркин не стал долго сопротивляться, стянул Витькину и Генкину куртки и обрядился в ватник.
Витька не удержался и расхохотался – в телогрейке Жмуркин стал похож на киношного уголовника: бритый, тощий, со зверским взглядом. Не хватало только заточки в руке и кирзовых сапог.
– Ему идёт, – согласно кивнул Генка. – У нас в начале июня фестиваль самодеятельных театров в городе, выступишь там с куплетами.
– С какими куплетами? – не догадался Жмуркин.
