Вот только на месте ей не сиделось, и сна не было ни в одном глазу. И пусть за Ильку она сейчас могла не волноваться, поводов для беспокойства оставалось еще предостаточно. Рудазов вместе со Злотниковым и профессором отправились в экспедицию на Чернокаменку, и экспедицию эту Софья считала верхом неблагоразумия. Из-за рыщущего по округе волка даже город ночью становился небезопасным. Что уж говорить про лес! Но кто бы ее послушал. Никто! И ведь не объяснить этим самоуверенным мужчинам, что волк этот – тварь необычная, что не бывает у обычных зверей такого яростного, такого осмысленного взгляда. Да Софья бы и сама не поверила, если бы не видела все своими собственными глазами.
От тяжелых мыслей ее отвлек женский крик. Он нарушил полуночную тишину, прокатился по замку гулким эхом. Софья выскочила в коридор, осмотрелась. Крик доносился с противоположного конца коридора. Кажется, там были хозяйские спальни. Кричала, нет, скорее даже визжала Мари. Вот только никто не спешил ей на помощь. Дом словно бы затаился. Софья тоже не спешила, по скудно освещенному коридору шла медленно, внимательно оглядываясь по сторонам. От замка, который все больше и больше походил на живое, затаившееся существо, можно было ожидать любого подвоха. Впрочем, как и от всего острова. А крик тем временем становился все отчетливее и громче. Не осталось никаких сомнений в том, что кричит Мари. Тяжелую дубовую дверь, ведущую в ее комнату, Софья толкнула без стука, тут уж не до церемоний.
В царящей в комнате темноте она не сразу разглядела Мари. Понадобилось время, чтобы глаза привыкли к смене освещения. Мари сидела в углу, притянув колени к подбородку, обхватив голову руками. Она уже не визжала, только тихо всхлипывала, а на появление Софьи отреагировала совсем уж странно, выставила руки перед собой, словно бы защищаясь, зашептала:
– Уходи… Я тебя не убивала, это все он… Он, окаянный… Не получил своего, вот и убил. И младенчика твоего убил… А я, думаешь, счастливая?.. Думаешь, меня он любит?.. Никого он не любит! И детей у меня нет. Нет детей… Наказали меня… Без тебя наказали. Слышишь ты?!
Мари, определенно, бредила. Видела в Софье кого-то другого и встрече этой была не рада. На уговоры она не реагировала, кричать перестала, зато начала биться затылком о стену. Софья сделала единственное, что было в ее силах, – схватила с венского столика графин, плеснула водой в лицо Мари. Та взвыла совершенно по-звериному и затихла, захлопала глазами, а потом спросила осипшим от крика голосом:
– Что вы тут делаете?
– Вы кричали. – Софья уже и сама была не рада, что вмешалась. Пусть бы эта женщина сражалась со своими демонами в одиночку. – Никак не могли успокоиться.
– И вы меня водой… – Зубы Мари клацали, но взгляд с каждой секундой становился все более и более осмысленным. – Как посмели?!
Объясняться Софье не пришлось, в комнату вбежала служанка, засуетилась, заохала. А следом за ней вошел майстер Шварц. Выглядел он так, словно бы и не ложился спать. Жидкая его косица была заплетена со всей тщательностью, а медальон на груди хищно поблескивал.
– Мари, голубушка, что случилось? – спросил он холодным, ледяным даже тоном, а сам цепким взглядом обвел спальню. Взгляд его задержался на дальнем углу комнаты, а в глазах появилось что-то этакое, недоброе. Софья тоже посмотрела. Увидеть ничего не увидела, скорее, почувствовала. Ощущение это было ей знакомо по подземным катакомбам – тот же могильный холод, тот же необъяснимый, парализующий страх. Похоже, та, которую Евдокия называла албасты, проявляла интерес не только к Ильке, но и к другим обитателям этого мрачного дома. Не ее ли видела Мари? И чье обличье на сей раз приняла албасты? Вопросов было больше, чем ответов. Да, сказать по правде, Софья и не хотела знать ответы. Воспользовавшись суматохой, она вышла из спальни Мари и, уже оказавшись в коридоре, вдруг подумала, что на крик хозяйки не прибежала ни пани Вершинская, ни Раиса. Да и капитан Пономаренко не спешил на помощь к попавшей в беду даме.
Возвращаться в свою комнату Софья не стала. От случившихся треволнений захотелось есть. Была у нее такая неприятная для барышни особенность: в часы особой душевной смуты на нее нападал просто зверский аппетит, а на кухне, помнится, оставались испеченные еще к обеду пироги.
Она не ошиблась: нашлись и пироги, и кувшин с молоком. Не зажигая лампу, Софья уселась за стол, отрезала большой ломоть пирога, налила в чашку молока, задумалась о том, как быть дальше. То, что в историю она вляпалась прескверную, не оставалось ни малейшего сомнения. Конечно, отправляясь в Чернокаменск, она понимала, что может столкнуться с чем-то достаточно необычным, и даже надеялась на это, но необычного оказалось слишком много. Вот сейчас бы проявить благоразумие, собрать вещички и сбежать. Илька под присмотром Евдокии, ему теперь ничто не угрожает. А у нее есть то, за чем она явилась на этот остров. Софья приподняла подол платья, нащупала под подвязкой чулка прохладное лезвие ножа. Оставлять нож в комнате она не рискнула, такую ценную вещь лучше держать при себе. Вот, спрашивается, почему она до сих пор торчит на Стражевом Камне, если дело сделано и на острове ее больше ничто не держит? Вопрос был скорее риторический, потому что самой себе Софья врать не привыкла и знала, что никуда не уедет, пока не разберется с тем, что же тут происходит. Время еще есть. Не так много, как хотелось бы, но все же.
Софья доедала второй кусок пирога, когда услышала тихие, едва различимые в тишине дома шаги. Прижавшись спиной к теплому печному боку, она затаилась. В темноту коридора всматривалась до рези в глазах, пока наконец не увидела худую, долговязую тень. Майстер Шварц успокоил Мари и вышел на ночную прогулку? Очень любопытно! Вот только прогуляться, судя по всему, он решил не по острову, а по подвалу. И время выбрал какое подходящее! И не убоялся!
От сумасшедшего порыва последовать за алхимиком Софья удержалась. Видно, осталась еще крупица здравомыслия. Мысль о засаде Софья тоже отмела, вместо этого доела пирог, допила молоко и уже собралась вернуться к себе в комнату, когда услышала звук открывающейся задней двери. Похоже, этой ночью не спалось не только ей. На сей раз шаги были грузные, под немалым весом вошедшего – или вошедшей? – натужно поскрипывали половицы. Софья снова прижалась к печи, вытянула шею, чтобы лучше видеть, кто же это вернулся с ночной прогулки.
Вернулась Раиса. Софья узнала ее по рослой фигуре и одышливому, с присвистом, дыханию. Нянька кралась по коридору серой тенью, именно кралась, а не шла уверенным шагом. Еще одна загадка.
Дождавшись, когда стихнет скрип половиц, Софья выскользнула из укрытия. Чтобы добраться до своей комнаты, ей пришлось пересечь гулкий, залитый лунным светом холл, подняться по лестнице. Перила были влажными, словно бы тот, кто прошел здесь до Софьи, брался за них мокрыми руками. И на полу второго этажа она увидела капли воды. Кое-где капли были растерты невидимой ногой и превратились в грязные кляксы. Мокрые следы вели к комнате Раисы, а из-под ее двери пробивалась полоска света. Не только замок хранил свои тайны, но и его обитатели.
* * *
Больше до утра никто спать не ложился. Только Дмитрий несколько раз проваливался не то в навеянный коньяком Злотникова сон, не то в беспамятство. И даже в этом мутном состоянии он чувствовал боль. Болела не просто рана в груди, болело все тело, от макушки до пяток. Вот только на помощь к нему больше никто не спешил. Злотников с фон Рихтером не знали, чем еще ему можно помочь, а Кайсы, похоже, решил, что сделал все, от него зависящее, и дальше бороться Дмитрий должен сам. Он и боролся. Как умел. Получалось, правда, не слишком хорошо, потому что обратную дорогу в Чернокаменск он не запомнил, а в себя пришел уже в доме Никитичны.
