– Завтра пойдем, покажешь дом, – строго заявила хозяйка. – Лошадь в хозяйстве нужна, с какой такой радости ее чужим людям оставлять?
Вера запаниковала. Она никак не могла представить себе, что будет, если раскроется ее ложь. Как ей выкручиваться? А вдруг, не обнаружив в том доме лошади, хозяйка и ее племянник-полицай поймут, что она говорит неправду и обо всем остальном?
Надо уходить. Надо спасаться, пока обман не стал очевидным.
Она выскользнула на крыльцо, едва хозяйка заснула и по всему дому разнесся ее зычный храп. Шла в полной темноте, спотыкаясь и падая, не чуя под собой ног.
Начало светать, идти стало легче. Впереди на холме показался храм – небольшая сельская церквушка, перед которой толпился народ. Вера вспомнила, что хозяйка строго-настрого запрещала ей рвать и есть плоды с растущих в саду яблонь и говорила: «До Яблочного Спаса нельзя, это грех большой. Вот будет скоро праздник, тогда можно и яблочек попробовать».
Конечно же, Вера тогда все-таки сорвала яблоко и съела, оно было кислым, у нее началась рвота. Хозяйка обо всем догадалась, сильно ругала девочку и называла воровкой.
Значит, как раз сегодня и наступил этот праздник, вон народу сколько на церковную службу собралось…
Приблизившись к храму, Вера смешалась с толпой, вошла внутрь, отстояла всю службу, потом, как и все, подошла к батюшке, который дал ей отпить из красивого бокала и осенил крестным знамением, и, убедившись, что никто за ней не гонится и никто ее не ищет, отправилась дальше в сторону Нежина. Иногда, видя в огороде перед каким-нибудь домом женщину, Вера останавливалась и просила воды. Воду ей давали. Один раз предложили и поесть, но девочка отказалась: почему-то она была уверена, что попросить попить – допустимо, а попросить поесть – стыдно. Да она и не чувствовала голода. И усталости не чувствовала. В ней жило только одно: нужно дойти, нужно выжить.
Сколько времени она добиралась до Нежина? Вера не помнила. Но она добралась. Дошла до центра города, села на скамейку в парке, размышляя, что делать дальше. На этой скамейке ее и обнаружил местный полицай. Вера, успевшая увидеть в городе все те же многочисленные объявления, касающиеся евреев, выдала ему прежнюю легенду: ее фамилия Банщикова, она из Донбасса, маму убило при бомбежке, никого не осталось, не знает, куда идти, шла-шла и дошла до города. Ей казалось, что она была очень убедительной, и сейчас полицай ее определит куда-нибудь жить, и все как-то образуется… Но ее повели в полицию, где двое немцев в белых халатах посадили Веру на стул и стали осматривать ее голову и нос.
Она понимала, что ни в коем случае нельзя показывать страх и неуверенность. Русской девочке из Донбасса бояться нечего, она не еврейка, и ей ничего не грозит. Когда полицай вел ее по лестнице на второй этаж, Вера даже провела пальцем по перилам и показала ему: мол, пыль тут у вас, плохо убираются. А увидев на стене портрет Гитлера, спросила:
– Кто это?
Она прекрасно знала, кто это, ведь портреты фюрера висели в Прилуках повсюду. Но ей казалось, что таким образом она лишний раз подчеркнет свое спокойствие.
Внутри у нее все замерло от ужаса, пока немцы изучали строение ее черепа. Наконец вердикт был вынесен:
– Руссише швайн.
«Русская свинья». Значит, они ни о чем не догадались. Вера почти год провела в гетто, где евреи разговаривали между собой в основном на идише, который так похож на немецкий, поэтому немецкую речь она хоть и через два слова на третье, но понимала.
Ее отправили работать в колхоз, которым командовал местный староста. Но Вера, городская девочка из Ленинграда, никогда не жившая в сельской местности, ничего не умела делать, трудодни не вырабатывала, и очень скоро бригадир отвел ее к старосте с просьбой убрать ни на что не годную неумеху из бригады.
– Ладно, – кивнул староста, – к себе возьму, по дому работы много, семья большая, пусть помогает.
* * *
Дом старосты находился по соседству с немецкой комендатурой Нежина, поэтому именно в этом доме и расположился на постой комендант вместе со своим адъютантом, заняв одну из трех комнат, самую лучшую, светлую и имевшую отдельный выход на крыльцо. Вере отвели место на лавке у входа в кухню. Семья старосты – жена и две дочери, одна из которых была ровесницей Веры, вторая – постарше, уже имевшая жениха, – стали задавать вопросы, и девочка снова и снова повторяла свою версию про Донбасс. Ей даже в голову не приходило, что спасла ее чистая случайность. Донбасс хоть и находится на Украине, но населен был в те годы преимущественно русскими, поэтому русскоговорящая девочка легко сошла за жительницу этого региона. Украинский язык Вера знала достаточно хорошо, чтобы понимать все сказанное, но никогда на нем не говорила, и ни малейшего акцента, свойственного обитателям этих краев, в ее речи не слышалось. Разумеется, ничего этого Вера Малкина не знала, когда придумывала свою ложь, она просто спасала собственную жизнь. А вот и немцы, и нежинцы знали, по-видимому, очень даже неплохо, потому и легенда не оказалась разоблачена в первые же минуты.
Время, прожитое в «наймычках» у старосты, слилось в единый серый ком, тоскливый, беспросветный и страшный. Спустя годы Вера даже не могла вспомнить, что она ела и как была одета. Только несколько эпизодов, словно яркие картины, стояли перед ее глазами и не забывались.
…Вот она стоит под окном комнаты, где староста разговаривает с Прокофьевной – противной злобной бабой, которая всегда с какой-то гадливостью смотрела на худенькую Веру, тащившую на плечах коромысло с двумя полными ведрами воды, и шипела ей вслед: «От глиста-то сопливая, прости господи!»
И вот теперь эта Прокофьевна, понизив голос, доносила старосте:
– Любка Ковач жидов у себя в подвале прячет, я те точно говорю, вот истинный хрест. Надо бы облаву там устроить да повывести их всех, и Любку заодно как пособницу жидовскую.
– Устроим, – пообещал староста.
Вера замерла. Перед глазами встали лица бабушки Рахили и Розочки… Надо что-то делать!
Она примерно представляла себе, о каком именно доме шла речь, он находился неподалеку. Вера помчалась туда, заметила в огороде хозяйку, быстро проговорила: «Вас выдали старосте, будет облава» – и убежала, надеясь, что никто не заметил ни ее вояжа, ни ее отсутствия. Она ужасно волновалась, не зная точно, правильно ли определила дом. А вдруг та, кого назвали «Любкой Ковач», живет совсем по другому адресу? И та женщина, которой Вера передала свое сообщение, просто-напросто выдаст девочку старосте?
Весь вечер она напряженно прислушивалась к каждому произнесенному хозяевами слову и успокоилась только тогда, когда услышала, как староста сказал жене:
– Набрехала все эта Прокофьевна, будь она неладна, вот же ж неймется бабе.
Значит, евреев успели вывезти. Ту ночь Вера помнила необыкновенно ярко: до самого утра она не спала, представляя себе в красках и подробностях, как прятавшиеся в подвале люди спаслись и как она, Вера, отомстит той противной сволочи, которая их выдала…
