Несмотря на высказанные накануне опасения хозяйки, стол удался на славу, угощение было вкусным и обильным, но засиживаться не стали. Алла помогла Люсе убрать и вымыть посуду, чтобы освободить место для работы. Людмила Анатольевна с Хвылей устроились в большой комнате, а Орлов принес в комнату Бориса чай для себя и Аллы. Была суббота, чудесный июльский день, и сын уехал за город, на дачу к друзьям.
– У вас уже взрослый мальчик? – спросила Алла, оглядывая комнату. – Сколько ему?
– Двадцать три скоро исполнится. А вашему сколько?
– Тринадцать.
– Хорошо учится?
– Не очень, – она улыбнулась чуть смущенно. – Если честно – то плохо. Пока жили в Иркутске – вроде все было нормально, а как переехали в Москву – так началось. Трудно адаптируется, скучает по старым друзьям, а новыми никак не обзаведется. Но зато очень самостоятельный, привык быть один и обслуживать себя. А ваш как учился?
– Наш Борька учился отлично, – с нескрываемой гордостью сообщил Александр Иванович. – Зато максимум его самостоятельных умений – это налить в чашку уже заваренный кем-то чай. Люсенька нас обоих разбаловала, все по дому успевала и за нами ухаживала, хотя всегда очень много работала.
Алла понимающе покивала головой.
– Завидую. А я вот не умею сочетать одно с другим. Если решала вплотную заняться хозяйством, сразу же страдала работа. И наоборот. Наверное, нужно обладать особым талантом, чтобы равно хорошо делать и то, и другое.
– О, с талантами у моей супруги все в большом порядке! – счастливо рассмеялся Орлов.
Почему-то в присутствии Аллы Горлицыной его охватила необъяснимая радость, хотелось улыбаться, шутить, совершать красивые и добрые поступки. Он с воодушевлением начал рассказывать, как Людмила Анатольевна, работая юристом на предприятии, вдруг увлеклась историей, завела знакомства в архивах, проводила там массу времени, потом поступила в аспирантуру и успешно защитила диссертацию. Алла слушала сначала спокойно, потом в какой-то момент Орлову показалось, что она напряглась и мучительно что-то обдумывает, стараясь одновременно не утратить нить того, о чем он говорит.
– Александр Иванович, вы сказали, что Людмила Анатольевна – свой человек в архивах…
– Да, так и есть, – подтвердил он.
– Как вы думаете, она могла бы мне помочь? Удобно попросить ее об этом?
– Ну, смотря в чем заключается ваша просьба.
– Я ищу однополчан своего отца. Он ушел добровольцем в июле сорок первого и погиб в самом начале войны, мама родила меня уже в эвакуации. Она много рассказывала мне об отце, но от него ничего не осталось, даже фотографии. Мама работала медсестрой в больнице, их эвакуировали спешно, дали только время сбегать домой за самыми необходимыми вещами. Немцы подошли совсем близко, медлить было нельзя. Мама даже похоронку не получила, они ведь были не расписаны. После войны она искала отца, писала в разные инстанции, но получила только один ответ: погиб в октябре сорок первого при боях за Харьков. Когда я выросла – тоже начала посылать запросы, но толку никакого. Либо «санинструктор Штейнберг Михаил Иосифович пал смертью храбрых», это в лучшем случае, либо и вовсе ответа нет. Мне было двадцать лет, когда мама умерла, я еще мало что понимала и не догадалась ее расспросить как следует. С самого детства рядом был Горлицын, ее муж, который, в общем-то, стал мне отцом, и мне было достаточно этого. Какая разница, от кого мама меня родила? Потом я повзрослела и горько пожалела, что не задавала ей вопросов. Мне так хотелось бы узнать об отце побольше. О том, каким он был человеком, как воевал… Может быть, можно найти тех, кто его помнит…
Звук ее голоса то удалялся, то приближался, и Орлов никак не мог зафиксировать внимание на том, что она говорит.
Санинструктор Штейнберг Михаил Иосифович…
Мама – медсестра в больнице. Зоя. Зоя Левит. Но почему Горлицына? Да, был в той больнице доктор Горлицын, тоже вокруг Зои увивался… Да за ней все ухаживали, она была самой красивой сестричкой в отделении хирургии.
Черт! Черт! Черт!
– Штейнберг, – почти беззвучно, одними губами повторил Александр Иванович.
– Да, если бы родители успели пожениться, я носила бы эту фамилию. Но поскольку они были не расписаны, в моем свидетельстве о рождении стоит мамина девичья фамилия, Левит. Потом мама вышла замуж, еще в эвакуации, за доктора из своей же больницы, и поменяла фамилию и себе, и мне.
Если бы родители успели пожениться… Да они и не собирались! Мишке Штейнбергу, заканчивавшему второй курс мединститута и приехавшему домой на несколько дней перед началом сессии, просто очень понравилась сестричка Зоенька, темнокудрая, общительная и веселая девчонка, работавшая в отделении, которым заведовал Мишкин отец, Иосиф Ефимович. У кого-то из врачей был день рождения, собрались, выпили, поднимали тосты и за виновника торжества, и за Михаила Ботвинника, ставшего месяц назад абсолютным чемпионом СССР по шахматам, и, конечно же, за товарища Сталина, ставшего недавно Председателем Совета народных комиссаров СССР вместо Молотова, которого понизили до должности зампреда. Потом начали танцевать под патефон, и Мишка, участвовавший в праздновании на правах сына завотделением, пригласил Зою. Очень скоро они оказались в щедро благоухающем саду, среди еще по-майски свежей, но уже по-летнему густой зелени. Ни о какой свадьбе и речи не было, просто оба были молоды, веселы, слегка пьяны и очень счастливы.
Через день Мишка уехал в Харьков сдавать летнюю сессию. Когда впереди оставался всего один, последний, экзамен, началась война. Больше он Зою Левит не видел.
Так вот почему Алла Горлицына так похожа на его маму…
1941 год
– Дяденька, вас там брат ищет!
– Где? Какой брат?
– Вон там, за углом, – девочка лет семи указала пальчиком в том направлении, где скрывался хвост длинной очереди, состоящей из тех, кто пришел к зданию райисполкома записываться добровольцем на фронт. В очереди толпились в основном молодые парни и мужчины за сорок: в самом начале войны призыву подлежали те, кто родился с 1905 до 1918 года, а ведь восемнадцати-девятнадцатилетние юноши, не говоря уж о сорокалетних отцах семейств, тоже хотели воевать и защищать Родину.
Михаил растерянно оглянулся. Какой брат может его искать? У него три младших брата, все они должны быть в Полтаве, с родителями. Пройдя в конец очереди, он увидел парня в точно такой же футболке, белой с голубым. Парень, черноволосый и кареглазый, был, на первый взгляд, так похож на Михаила, что тот невольно усмехнулся: немудрено, что девчушка приняла их за братьев. Да еще и футболки эти… Впрочем, в таких половина Харькова ходила, они во всех магазинах продавались.
– Из университета есть кто-нибудь? – громко спрашивал парень, медленно идя вдоль очереди. – Кто из университета?
Заметив Михаила, он на секунду умолк, потом поймал его взгляд, рассмеялся и подошел к нему.
