– Пойдем покурим. Пусть попрощаются. Тяжело у меня на душе. Когда жену с младшими провожал, так тяжело не было. Словно предчувствие какое-то, что ли…
На следующий день стало известно, что поезд, в котором уехала девушка Сани Орлова, полностью разбомбили. Среди погибших была и дочь Василия Афанасьевича Горевого.
С этого дня Александр Орлов и Михаил Штейнберг не расставались ни на минуту. У каждого из них были в Харькове друзья и приятели, некоторые из них тоже записались в ополчение и ходили на боевую подготовку, но в другое время и к другим инструкторам. Как-то так сразу сложилось, что юноши потянулись друг к другу: у них была общая цель, они жили в одной комнате и существовали по жесткому графику, составленному Орловым. Первоначально в висевшем на стене расписании вечерние часы были обозначены как «личная жизнь». Потом, спустя несколько дней после гибели пассажиров уходившего на восток поезда, Саня своей рукой зачеркнул эту строчку и сверху написал: «самообразование».
Работали ребята посменно, на том самом комбинате НКВД, где служил Василий Горевой. Орлов единственный раз воспользовался своим знакомством с ведущим инженером, когда попросил отправить их с Михаилом в один цех и ставить в одну смену. Горевой пошел им навстречу, и все устроилось.
В подвале общаги ребята обнаружили аккуратно перевязанные бечевкой подборки журнала «Крокодил», притащили к себе в комнату и читали вслух, когда ни на что другое сил уже не оставалось. Особенно веселило их «крокодильское» высмеивание повсеместно распространившейся моды на сокращение словосочетаний и всяческие аббревиатуры. Миша вскакивал на кровать и, держа перед глазами журнал, размахивал свободной рукой и выразительно декламировал:
Как и я, читатель, полюби ты
Чудных слов густой дремучий лес.
Наши ОБЛДОРТРАНСЫ и ОБМИТЫ,
ОБЛОТДЕЛ СОЮЗА СТС!
Слов у нас имеется немало,
Птицами слетают с языка.
Как не полюбить ХИМПАТКРАХМАЛА,
Как не полюбить ОДСК!
Необъятен перечень подробный,
И к словам у каждого свой вкус,
Мне ж всего милее бесподобный
РАЙЖИВОТНОВОДКОЛХОЗСОЮЗ!
Саня держался за живот от смеха, потом хватал другой журнал и читал вслух, не вставая с койки:
На вывесках стояло: ХМУ,
МОСТОРГ, ЭПО, отдел СЕЛЬПРОМА,
ЦЕКОМПРАВГУТ – типун ему!
ГОССТРАХ (такое незнакомо?)
И ЧЕКВАЛАП, МОГУСКУСПРОМ…
Не беленой ли все объелись?
Шутник какой-то топором
Слов нарубил. Такой погром
Пошел по городу лететь,
Что любо-дорого глядеть!
Стихи, рассказы, фельетоны, шаржи и карикатуры – их веселило все, потому что было им по девятнадцать лет, а в этом возрасте человеку инстинктивно хочется радоваться и быть счастливым. Даже если идет война.
Помимо чтения старых выпусков «Крокодила» друзья рассказывали друг другу о том, что знали или читали. Началось все с брошенного вскользь замечания Сани Орлова о том, что если бы до революции существовала такая замечательная оптика, как та, которую сейчас изготавливают на их комбинате, то многие преступления удалось бы раскрыть намного быстрее. И даже вообще «раскрыть», а то ведь они так и остались нераскрытыми.
– При царизме не раскрывали только те преступления, которые раскрывать было невыгодно, – уверенно заявил Миша. – Если рабочий или кто из бедноты виноват – так раскрывали сразу, это уж ты мне поверь, а если виновный из богатеев, так старались замылить вопрос. Это же ясно! И оптика тут ни при чем.
Саня горячо вступился за следователей и криминалистов прошедших времен и принялся пересказывать все то, что прочитал в статьях своего деда Александра Игнатьевича Раевского, посвященных анализу нераскрытых преступлений. Миша слушал с огромным интересом, потом вспомнил папку, которую ему показывала бабушка: в папке лежали рукописные материалы, подготовленные одним полтавским журналистом в ходе слушаний по делу братьев Скитских. Откуда эта папка взялась и как оказалась у бабушки, Миша спросить не догадался, а бабушка ничего внуку не объяснила, только улыбнулась загадочно и сказала, что сама ходила на судебные слушания, когда они проводились в Полтаве.
– Бабушка тогда говорила, что если бы людей судили так, как положено по Талмуду, то такого не случилось бы. Судьи Сангедрина должны были обладать широким кругозором, быть мудрецами. Стать судьей мог только человек, достигший среднего возраста, то есть имеющий достаточный жизненный опыт. У Сангедрина не было ошибочных приговоров, – добавил Миша в заключение.
– У кого у кого? – переспросил недоуменно Орлов.
– Сангедрин. Иудейский суд. Его еще иногда называют «синедрион».
Саня покачал головой.
– Не слышал о таком. Что за штуковина такая?
Пришлось пересказать то, что осталось в памяти от разговоров с бабушкой и дедом. Дед прошел обычный путь образования, начал его в иешиве и закончил в реальном училище, Тору знал хорошо и готов был часами обучать внуков, рожденных уже при безбожии советской власти и предпочитавших черпать науку в школьных учебниках и на уроках, а не от «старорежимного» деда.
– Ты только представь, Саня: судьи Сангедрина обязаны были знать все семьдесят языков, на которых разговаривали в то время люди на нашей планете.
– Для чего? Переводчиков нет, что ли?
– Ты не понимаешь, – Миша с досадой махнул рукой. – Переводчик тоже человек, он может ошибиться, а может получить взятку и дать заведомо неправильный перевод в чьих-нибудь интересах. Поэтому для правосудности приговора важно, чтобы судья сам, своими ушами услышал то, что говорит свидетель. Это называется «непосредственность восприятия доказательств».
– Ничего себе, – присвистнул Саня. – И что, все судьи знали по семьдесят языков? Это ж какие мозги надо было иметь, чтобы столько выучить!
– Ну, там споры шли многолетние, всем судьям надо их знать или можно только некоторым. В общем, в конце концов сошлись на том, что среди судей Сангедрина всегда должно быть как минимум двое, знающих какой-либо из семидесяти языков. И еще знаешь, я одну штуку вспомнил сейчас… Даже не знаю, как сказать. Я же во все эти приемчики не верю…
– Говори-говори, – подбодрил друга Орлов. – Интересно же! Я столько книг в дедовой библиотеке перечитал, а ни в одной из них про это не написано почему-то.
– В общем, судьи Сангедрина должны быть знакомы с приемами магии, – выпалил Миша, собравшись с духом.
– Магии? – озадаченно переспросил Орлов. – Я не понял, что ты имеешь в виду. При чем тут магия-то? Фокусы, что ли, показывать, как в цирке?
– Да нет же…
Миша Штейнберг уже и сам не рад был, что завел разговор на эту тему. Сейчас Саня его высмеет и будет считать буржуазным мракобесом.
– Я ж говорю: я сам в это не верю. Но древние иудеи верили, что есть люди, которые обладают сверхъестественными способностями. И если такого человека привести на суд, он может смотреть на свидетеля и внушать ему без слов, какие показания давать. Так вот судьи Сангедрина должны были уметь распознавать таких колдунов и нейтрализовывать их воздействие. В общем, это я к тому говорю, что к отбору судей предъявлялись очень высокие требования, чтобы обеспечить справедливый приговор.
