Но подмога пришла не к русам, а к ромеям. Над их войском пронесся клич:
– Император! Сам император с нами!
Калокир увидел, как с востока приближается новый отряд катафрактариев. Казалось, тут уже и развернуться негде, но если силы врага удвоятся…
Он не успел додумать мысль до конца. Резкая боль пронзила спину, заполнила тело, оглушила и поволокла во мрак… Только привкус крови на губах и сбивающееся дыхание. Тьма…
Он выплывал из зыбкого тумана долго и мучительно. Глубокий вдох – и боль снова взрывалась. О, назад, во мрак… Все, что угодно, только не эта мука!..
А потом он очнулся.
Слабый и измученный патрикий лежал на настиле из досок, над ним полоскался парус с вышитым на нем глазастым солнцем, веяло свежим запахом речной воды. Казалось, и боль уже не так донимает, и он смог оглядеться.
– Очнулся, смотри-ка, очнулся наш ромей! – произнес кто-то рядом.
Варяжко? Он. Светлая челка падает на глаза поверх полотняной повязки, одна рука на перевязи.
– Долго ж ты был в беспамятстве, соколик. Думал, если и к этой ночи не очнешься, утащат тебя мары.
– Сколько я был без сознания? – негромко спросил Калокир.
– Да почитай четвертый восход минул. Я тебя ровно младенца с ложки кормил. Вижу, глотаешь. Ну, думаю, может, и очухается. – И добавил: – Тебя всего окровавленного конь из сечи вынес. А сеча… Да что говорить!
Он махнул рукой.
Только через пару дней, когда Калокир мог уже есть сам и даже начал приподнимать голову, ему рассказали о том, что случилось под Доростолом.
Туча, которая показалась Калокиру доброй вестницей, на деле стала бедой для воинства русов. Она принесла ветер и густую пыль, а потом и проливной дождь с градом. Все это обрушилось на русов, слепя их и заставляя задыхаться. В этой страшной круговерти Святослав все же сошелся с Анемасом Крещеным. И проиграл было ему, но гридни князя зарубили араба как раз в тот миг, когда появилась конница Цимисхия, а у ослабевших в многочасовой рубке русов уже не было сил ей противостоять. Хуже всего было то, что свежие силы Цимисхия стремились обойти русов и отрезать их от стен Доростола. Случись это – и их воинство раздавили бы, как сливу в кулаке. Но тут неожиданно явилась подмога. В спину катафрактариям императора с нечеловеческой силой ударил отряд невесть откуда взявшегося воеводы Волка. И как же Волк и его «стая» рвали ромейских всадников! Как секли их, как сметали с седел! Да еще и завывали по-волчьи, от чего лошади под византийцами шарахались и не слушались поводьев.
Появление Волка сперва обрадовало славян. Однако многие видели, как гридни спешат к воротам Доростола, увозя бесчувственного окровавленного князя. И это окончательно подорвало силы русских воинов. Потерять князя!.. И все же русам удалось вырваться из ромейских клещей. Они отступали, но, и отступая, продолжали сражаться и убивали любого, кто осмеливался их преследовать. А тут еще и ветер, песчаные вихри, вспышки молний, ливень…
Вокруг стало темно, казалось, ночь наступила до срока, пыль, град и дождь обрушивались на обе рати. И не было никакой надежды… Прорываться уже никто не думал, измученные и лишившиеся веры русы думали только о том, как выбраться из сечи.
Надежда вернулась к ним, когда вечером князь неожиданно появился на крыльце дворца. Судачили, что волхвы потратили на Святослава последние капли живой и мертвой воды. Теперь князь вновь был силен, но его дух, казалось, сломался, когда удалось подсчитать, сколько его людей пало в сражении и сколько были ранены. Дождь, ливший всю ночь, наполнил всех такой неизбывной скорбью, что даже патриарх Панко, отказавшийся помогать русам, снова взялся их лечить. Того же Калокира, который был скорее мертв, чем жив, выхаживали его монахи. Одно условие поставил патриарх князю: он будет выхаживать русов, если превозносимый всеми Волк будет держаться в стороне.
Святослав не упорствовал. Князь был доволен появлением Волка, обнимал его, как брата, но во всем остальном не проявлял воли. И когда воевода Свенельд решительно заявил, что завтра отправится на переговоры с Цимисхием, просто кивнул. Другие воеводы хотели того же. Что им теперь Болгария? Они сделали все, что было в человеческих силах…
Свенельд не скрывал, что он христианин, и ромеи согласились иметь с ним дело. Поэтому на другой день поутру он вместе с парой помощников и самим патриархом Панко выехал за ворота, чтобы решить участь остатков русского войска.
Свенельд показал себя выдающимся дипломатом. Он заявил императору, что князь русов и его воеводы понимают, что им не удержать крепость до того дня, когда подоспеет венгерская конница, которую они ждут со дня на день. Лукавил, конечно, Свенельд, но тем не менее выторговал выгодные условия. Цимисхий согласился отпустить русов восвояси, даже пошел на уступки: он дает им возможность увезти все захваченное в Болгарии добро, забрать своих раненых и обязуется снабдить их продовольствием в дорогу. Свенельд основательно преувеличил число оставшихся у князя воинов, так что провиантом их снабдили щедро. А за это Святослав обязался никогда более не воевать с Болгарией, не водить рати на Византию, не грабить византийские владения в Таврике и не трогать греческий Херсонес. Иоанн Цимисхий, в свою очередь, вернул Руси статус друга и союзника и подтвердил все обязательства по прежним договорам, в том числе и об уплате Византией ежегодной дани, как при Олеге и Игоре. А напоследок согласился снова нанимать русов в свою армию.
Калокир был восхищен тем, как ловко вышел Свенельд из столь трудной ситуации. И хотя договор, заключенный под Доростолом, перечеркивал все, что было достигнуто Святославом в его походе на Дунай, предложенный императором мир был не унизительным для князя Руси, хотя и тяжелым.
– А потом они встретились – Иоанн ромейский и князь Святослав, – поведали Калокиру. – Князь приплыл к берегу на лодке, причем греб сам, словно желая показать, что не ранен и снова в силе. Цимисхий же подъехал на коне и спешился, а Святослав сидел на носу лодки и беседовал с ним. О чем? Ну, рядом-то никого не было. Падал ли ниц Святослав? Ну и вопросы у тебя, ромей! Князь наш никому никогда не кланяется, а чтобы еще и пластаться перед базилевсом… Нет, он, хоть и уступил, держался на равных с Цимисхием.
Калокир подумал, что привыкшему к дворцовому церемониалу императору такое поведение могло показаться дерзким. Но ведь беседовал же он с князем, с побежденным варваром… Видимо, эта война его чересчур утомила, да и дела призывали в Царьград. А может, понял, что лучше договориться со Святославом, правителем Руси, который известен своей честностью и слова не нарушит. Такого лучше иметь союзником и жить с ним в мире, чем снова ждать появления его рати у стен Царьграда. Выходит, Цимисхий проявил благородство и позаботился о своей выгоде?
Калокир тут же одернул себя. При чем тут благородство? Калокир слишком не любил убийцу своего родича Никифора Фоки, чтобы допустить такое. И тем более удивился, когда Варяжко поведал ему, что Цимисхий предупредил князя, что, пока он сражался на Дунае, орды печенегов собрались у порогов на Днепре, рассчитывая напасть на поредевшее войско русов. А затем Цимисхий, учитывая, что Святослав готов и впредь поставлять в его армию воинов, обещал, что отправит послом к пацинакам
[112] епископа Феофила Евхаитского, который одарит кочевников и будет просить их, чтобы они беспрепятственно пропустили славянских воев на Русь.
