Но кто станет слушать его? Выздоравливавшие и отходившие от бедствий под Доростолом русские воины были не прочь поправить дела за счет богатого Херсонеса. Тогда и в Киев будет не стыдно возвращаться. Метания патрикия их не волновали, и Калокиру оставалось надеяться, что это всего лишь пустые домыслы людей Варяжко, а планы князя еще никому не ведомы. Но переговорить с ним все же следовало.
Однако ничего не вышло. Море вдруг заштормило, началась такая болтанка, что шедшие караваном суда разбросало по водной хляби и приближаться друг к другу стало опасно. А потом и вовсе невозможно, ибо налетел настоящий ураган. В конце лета такие ветры случаются редко, но, видимо, после долгой удушающей жары и затишья коварный Стрибог русов решил разгуляться. Сильный северный ветер налетал шквалами, и разразилась такая буря, какую не единожды ходивший на судах Калокир даже припомнить не мог. Половину команды смыло в море, сорвало и тщательно упакованные тюки с добром болгарским. Хорошо, что сама ладья не дала течь и они смогли-таки пристать к длинному плоскому берегу Белобережья.
Варяжко хвалил своих корабелов за то, что умело вывели ладью как раз туда, где еще по выходе из Доростола наметил собрать свою флотилию Святослав. И постепенно разбросанные бурей суда стали сходиться у берегов Белобережья. Но что это были за суда! Покидая Дунай, они все же выглядели флотилией, с добротными парусами, крепким такелажем, полные гребцов и поклажи. Теперь же… теперь они выглядели жалкими. И это не говоря о том, что почти половины судов русы так и не дождались. Зато возликовали, когда появился корабль, на изорванном парусе которого еще можно было разглядеть зигзаг-молнию – стрелу Перуна. То была ладья самого Святослава, он прибыл к берегу одним из последних. На встречавших его русов едва глянул, но все же поднял руку в приветственном жесте. А потом сразу велел разводить костры и созвал уцелевших воевод на совет.
Калокир, которому были отданы под руку русские кмети, тоже там присутствовал. И поддержал решение князя оставаться на Белобережье, пока не приведут корабли в порядок, не передохнут и не разберутся, что к чему. Калокир понял, что Святослав надеется на подкрепление с Руси, которое должно вскоре прибыть, и это тревожило патрикия. А что, если с этим подкреплением князь все же решится поправить свои дела за счет разграбления Херсонеса? Но когда при личной встрече он решился спросить об этом побратима, Святослав ответил:
– Как ты себе это представляешь? Разве у меня достаточно воинов, чтобы гранитные стены Корсуня взять?
Да, Корсунь-Херсонес был отменно укреплен. Зря Калокир волновался. И Святослав был не тем воеводой, который решается бросить измученное воинство на такую твердыню. Хотя про свое обещание не воевать с империей князь больше не упоминал. Когда же Калокир опять напомнил о предсказании Малфриды, князь только пожал плечами.
– Где те пороги? Где Куря? И уж поверь, братко, меня куда больше волнует то, что по сухопутью мы не сможем выйти с Белобережья, потому что за озерами и болотами путь нам преграждает орда Гапон, которую водит еще более опасный Куркутэ. Он хоть и стар, но все еще крови русов алчет. С Курей, думаю, я смог бы столковаться, а вот Куркутэ… Пока его орда стоит на выходе с Белобережного мыса, посуху нам пути отсюда нет. Так что будем приводить в порядок ладьи.
Это было разумно. Белобережье от устья Днепра отделял только лиман, на судах можно было беспрепятственно войти в него… когда суда будут готовы. И когда хан Куря покинет пороги – Святослав все же надеялся на это. Не век же ему там торчать. А пока… Пока придется оставаться здесь.
Нужда заставила их задержаться надолго. Осень люди князя провели довольно спокойно и сытно – провианта хватало, порыбачить было где, да и зверье водилось, не говоря уже о стаях перелетных птиц, которые, направляясь на юг, заполонили все озера и заводи на Белобережье. Но с наступлением зимних холодов радости от сидения на полуострове у русов поубавилось.
Белобережье продувалось всеми ветрами, жилищ тут никаких не было, осинники и низкорослые хвойные заросли не спасали от сырого пронизывающего холода. А холод был жестокий. Мороз ударил такой, что лиман промерз до дна, ладьи вросли в толстый лед, можно было пешком перебраться на противоположный берег… если б не печенеги хана Куркутэ. Они носились по берегу, и если несколько воев решались пройтись по льду, разили их стрелами, а тех храбрецов, что умудрялись добраться до берега, арканили и уводили в неволю.
А потом начался голод. Хлеб, выданный базилевсом, к концу зимы был полностью съеден, дичь исчезла. Те счастливцы, кто смог вывезти своих лошадей, торговали кониной, забывая, что конь – воинский побратим и священное животное. Причем за мерзлую конскую голову брали со своих же по полгривны. Но золото и драгоценности мало ценились теперь, когда люди ложились и вставали с одной мыслью – о еде. Порой шелковые ткани и серебряные кубки просто бросали на побережье и их заносил песком безостановочно дующий ветер. Голодные, измученные вынужденным бездельем, люди становились все озлобленнее, часто между воинами разных отрядов вспыхивали стычки и драки, а то и настоящие побоища, которые едва удавалось остановить гридням князя. Воинское побратимство Святослава, выдержавшее походы, бои, горечь утрат и поражения, закончилось там, где воцарились безделье и безнадежность. Все ждали весну, хотя не знали, что она с собой принесет. Должно быть, просто хотелось немного отогреться…
Костер из плавника совсем прогорел. Калокир сидел в потемках, гадая, не лечь ли спать… Самым трудным было поутру заставить себя подняться и как-то жить дальше. Он давно уже не мылся и не брился, его кудрявые волосы отросли, борода свалялась колтуном. Одно время, когда его поставили над отрядом, он старался приводить себя в порядок, потом и это стало лень. А еще он постоянно следил за людьми воеводы Волка. Они одни по-прежнему оставались в силе, жили обособленно за отдаленными заводями, ходили на охоту или… Калокиру не хотелось об этом думать, но порой ему казалось, что пропадающие время от времени вои-охотники сами становились их добычей. Теперь на исчезновения людей не обращали внимания: пропал человек – значит, освободилось его место у котла с жидкой юшкой, которой питались вечно голодные воины. Но Калокир приходил в ужас от мысли, что люди Волка стали есть человечину. Однажды он попытался поговорить об этом с князем, но Святослав только разозлился:
– Отряд Волка нынче самый действенный в дружине. Они и печенегов отгоняют, и удачно охотятся, когда иные пустыми возвращаются, а то и отбивают у степняков лошадей нам на пропитание. Я уже не говорю о том, что хитрому Волку удалось заставить служить нам нескольких людей из орды хана Куркутэ.
Калокира новые дружинники-печенеги в отряде странного воеводы пугали. Неизвестно, как вышло, что они вдруг подрядились служить Волку, но иногда, поглядывая за ними, он замечал, что они почти не отличались от остальных «волчат»: та же застывшая поза во время сбора отряда, тот же белесый отсвет в глазах. И так же, как остальные люди Волка, невесть где прячутся, когда изредка выпадает погожий солнечный день. Словно в пески дюн на побережье зарываются. По крайней мере, когда пару раз Калокир в солнечный день наведывался в их лагерь за болотами в сосняке, там было пусто. Может, охотились или стерегли перешеек от набегов копченых? Но и другие дозорные нигде не видели «волчат». Они появлялись, когда уже вечерело или стояли ненастные темные дни. Всего воев в отряде Волка было немного – и сорока мечей не наберется, однако все были в силе, подтянутые, молчаливые и необщительные, готовые постоять за себя, если их задевали озлобленные люди князя. К самому Святославу Волк и его дружинники относились предельно почтительно. А князь будто и не замечал, какие у них округлые щеки, словно и не голодали никогда, не видел, как светятся во мраке их глаза, какие они все бледные – даже примкнувшие к ним печенеги, – а губы у всех алые, словно кармином подмазанные. Что бы это значило?
