Вот тогда и надо было уходить ведьме из Овруча, где все уже поднадоело. Она же решила дождаться, когда тропы подсохнут да снега сойдут, и осталась. А вышло неладное…
Как-то княжич Олег, хлебнув медовухи, захотел очередной колдовской забавы и явился к ведьме темной порой, когда она почивала.
Малфрида проснулась от его пронзительного крика. Открыла желтые глаза, стала спросонья неуклюже ворочаться, чтобы оглядеться, и при этом задела чешуйчатым хвостом резной столбик ложа, да так, что кровать ходуном заходила, полог сорвался. Пока она из-под него выбиралась, Олег все еще верещал оглушительно, а снаружи на лестнице топот слышался. Малфрида уже собой была, когда в одной рубахе присела подле вопящего Олега, – он жался к стене, а бледное лицо княжича было искажено ужасом. Но ведьма сделала посыл и велела: «Спи. А как очнешься, ничего помнить не будешь».
В дверь колотили так, что доски трещали.
Она открыла – рубаха сползла с плеча, волосы растрепаны, прикрытая тонкой тканью грудь поднимается и опускается от частого дыхания.
– Забирайте его, – сказала с обидой. – Явился пащенок да лез ко мне. Я его убаюкала, а ему среди ночи что-то примарилось. Вон, даже лужу напудил. Но о том – никому ни слова…
– Чего это он под стенкой-то лежит? – спросил один из кметей.
Но другие даже не спрашивали. Унесли Олега, все еще оглядываясь на чародейку. Она слышала, как один сказал:
– А княжич-то пострел! Ишь чего захотел… Но я его понимаю. Да только удова хотелка у него еще не выросла. Я бы подле такой крали до утра не спал. Эх!
А Малфрида подумала: «Уходить мне пора».
Когда она все же вспомнила, что Свенельд посылал ее к сыну Люту, весна уже была в разгаре. Отстроенный после давнего пожарища Искоростень смотрелся богато. Лют, в отличие от Олега, правил исправно, возводил вокруг града высокие валы с городнями наверху, строил срубные башни с шатровыми кровельками, на маковках которых красовались резные петушки. Да и люди тут ходили в нарядах киевской работы – сапоги городской выделки, шапки с тканым верхом, а у местных красавиц колты
[123] не иначе как на Подоле умельцами-мастеровыми чеканены.
Сам Лют встретил чародейку приветливо. Настоящий красень – румяный, с холеной русой бородкой и раскосыми, как у Свенельда, зелеными глазами. Имя у него было жесткое – Лют, а улыбка хорошая, приветливая. Однако когда выслушал послание от отца, улыбаться перестал и поглядел странно.
– При всем почтении, чародейка Малфрида, у меня к тебе вопрос. Ты что, всю зиму, как медведь в берлоге, проспала? Тебя когда воевода Свенельд ко мне посылал? Половина солнцеворота прошла, а ты только ныне явилась!
Малфриде стало стыдно. Ответила дерзко, что во граде Овруче у княжича Олега задержалась, ибо сын Святослава никак не желал отпускать ее в Искоростень.
Ну, почти правда. Лют только кивнул. Похоже, он с Олегом Древлянским связи не поддерживал, избегал его, так как понимал, что тот опять требовать земли начнет. Потому только и сказал, что весть и без нее из Киева получил, благо, большак туда проторен и связь имеется.
– Ну а что было-то? Что случилось за это время? – тревожно спросила ведьма.
Долго слушала. И о том, как Свенельд пошел к порогам, как схлестнулся там с копчеными хана Кури. И неизвестно, сколько им пришлось бы еще ратиться
[124], если б послы императора ромеев не вмешались и, богато одарив Курю, не уговорили того уйти от Днепра и не препятствовать возвращению русского князя. Ну а хану это только на руку: ему ведь со стадами кочевать надо, а не торчать на одном месте, ожидая, то ли появится Святослав, то ли нет.
– Выходит, все ладом? – обрадовалась чародейка. – А князь-то где? Есть вести от него?
Вестей от Святослава не было. Но когда Свенельд после ухода печенегов побывал на Хортице, то договорился, что, как только князь появится, в Киев вестовую птицу пришлют с известием, чтобы встречали.
– Какую еще вестовую птицу? – удивилась ведьма.
Она знала, что у ромеев было принято посылать почтового голубя, который донесет сообщение, обогнав любого конного гонца. Но на Руси такого обычая не было. Или уже появился?
– Да поп ромейский отцу моему их подарил, – с улыбкой пояснил Лют. – Был там посол от базилевса, сказывал же. Вот когда они со Свенельдом встречались на Хортице, он и передал ему птиц. Сказал: голуби те из Киева, и домой обязательно воротятся.
– Погоди, Лют Свенельдич. – Малфрида напряглась. – Что ты такое говоришь? Поп византийский на Хортице был? И Свенельд с ним? Может, они там еще и молились своему Богу?
– Да уж молились. Ты ведь знаешь, что Свенельд давно крещен, а этот поп… забыл, как его… Поп этот освятил там место, где отец решил новую церковь возвести. Может, памятуя заслуги родителя моего, князь не станет ее снова рушить. А людям будет где помолиться. Э, да что с тобой, Малфрида?
Лют даже попятился и невольно схватился за грудь, где висел на бечевке крест, – Свенельд позаботился и сына окрестить. И не будь этого, Малфрида прямо сейчас превратилась бы в ужасное чудище. А так – задышала тяжело, в лице ни кровинки, глаза зло сверкают…
Освятил землю на Хортице? На Хортице, которую она в свое время так надежно окружила чарами и дивами, заставив всю окрестную нежить нести службу охранную! Да если там молились, если освятили все… Сгинула наложенная ведьмой защита… И кто теперь станет охранять остров?
– Свенельд хоть оставил на Хортице стражу? – спросила она с трудом. – Там ведь дочь моя Малуша, внучки!
– А как же, оставил кое-кого, – заверил Лют.
Но Малфрида уже не слушала. Кинулась прочь, пронеслась по переходам терема, по гульбищам и широкому, выложенному дубовыми плахами двору.
Забравшись в чащу, подальше от людей, она наконец-то освободила силу. Резко подпрыгнула, перевернувшись в воздухе, но на землю уже не опустилась – только взмахнула черным вороньим крылом, набирая высоту, – и полетела.
Сколько летела, не ведала. Когда силы стали иссякать, села, вновь приняв человеческий облик. И мысли появились более четкие и спокойные: может, не туда спешит? Может, надо было в Киев направиться да оповестить всех, что на Хортице беда приключиться может? Но почему-то знала: не поверят ей, опять не поверят! Вон Ольга столько раз ее прогоняла, что о могуществе Малфриды-чародейки многие уж и позабыли. Да и захочет ли Свенельд слушать ту, которая даже простое его поручение выполнить не смогла…
Она отдохнула немного и приняла иной облик – соколом взлетела над лесами. Сокол – птица быстрая, далеко успеет пронестись на сильных крыльях. И вскоре сверху завиднелась светлая лента Днепра-Славутича. Полетела над ним, миновала высокую сигнальную башню Витичева, откуда дозорные русы следили за бескрайними степными просторами, чтобы в любой миг подать сигнал, запалив вязанку осмоленного хвороста, если появятся из полуденных степей темные полчища копченых. Но и с самой высокой башни не углядеть того, что может твориться на Хортице.
