– Там он, красень твой ромейский!
Калокир стоял за массивными мозаичными колоннами в окружении каких-то веселых местных боярышень: смеялся, слушая их речи. А сам принаряжен – в лиловом переливчатом бархате, стан и плечи лором
[80] перевиты, как у вельможи, густые черные кудри на лбу схвачены золоченым обручем, с которого вдоль висков ниспадают блестящие подвески. Ну, чисто царевич! И хорош-то как! Недаром все эти местные щебетухи вокруг него увиваются. А он смеется с ними, ручки пожимает.
Малфрида, ощутив укол в груди, крикнула нарочито грубо:
– Эй, Калокир-херсонесец!
Видела, как он повернулся, как посмотрел… А потом так и просиял. Оставил этих болтушек и к ней поспешил.
Малфрида поправила выбившуюся из-под головной шали прядь, топнула сапожком с налипшими комьями грязи. Калокир торопливо сбежал к ней по ступеням, и она увидела знакомое восхищение в его глазах… И сама навстречу кинулась. Обняла.
– Мой! Никому не отдам!
И через его плечо грозно сверкнула очами на следивших за ними с галереи боярышень. Что, остолбенели? То-то же!
Калокир мягко развел ее руки.
– Ну, что же ты так, прямо при всех, – сказал, отступая. – Здесь все иначе, чем у вас. Тут люди и осудить могут.
– Кто посмеет? Ты победитель, я твоя женщина. Кто осмелится судить?
Калокир рассмеялся.
– Ты, как всегда, своевольна и дерзка, Малфрида. Но раз назвала себя моей, то и веди себя как жена того, кто от всех требует почтения.
Он еще что-то говорил: мол, сейчас отведет ее в покои, где все готово к ее приезду. Пусть приведет себя в порядок и явится как достойная госпожа на вечерний прием – ведь сегодня царь Борис предстанет перед князем, вернувшимся в столицу! Калокир, казалось, считает это важным событием, но у Малфриды гул в ушах стоял: он назвал ее женой! Не подругой, не усладой своей, не полюбовницей – а женой! О, если он так решил, то… Она готова стать ею!
Приготовленный для нее покой был великолепен: мраморные стены, порфиром отделанная окантовка сводчатого потолка, ложе с бархатным балдахином, мебель вся в резьбе, повсюду пышные покрывала и бархатные коврики – ступать страшно по такой красоте. Но когда Калокир, заметив, как ей тут нравится, привлек ее к себе, Малфрида вмиг забыла обо всем, кроме жажды его любви. Целовала ромея жарко, ластилась страстно и бесстыдно, уже и застежку на его плече рванула, когда патрикий, растрепанный и задыхающийся, поспешил отстраниться.
– Не могу с тобой сейчас остаться, госпожа моя, как бы сам этого ни хотел.
Он принялся объяснять, что готовит встречу царя Бориса с князем и ему поручено следить за очередностью приема тех бояр, которые явились преклонить колени перед Святославом. Ведь здесь и византийские послы, и комиты готовых вернуться под власть князя земель. А у Святослава и его людей нет опыта приемов, вот Калокир и вызвался все устроить так, как при дворе великого правителя. От этого многое зависит.
– А когда ко мне? – искоса глянув на него, спросила Малфрида. – Соскучилась я по тебе, измаялась совсем. Хочу тебя всего!
Калокир уже от дверей вернулся к ней, целовал так, что ноги у нее подкашивались.
– И я соскучился по тебе, дикарочка моя сладкая. И весь твой буду, как только решим дела государственные. Ты же у меня разумница, должна понимать… К тому же еще неизвестно, как князь отнесется к моему решению отпустить мятежных болгар ради сдачи Преславы…
Последние слова заставили Малфриду опомниться. В ее глазах мелькнула тревога. Она встревоженно спросила, не жалеет ли сам Калокир, что отпустил лютых недругов Святослава, с которыми еще наверняка придется вести бои.
– Я сделал то, что счел наилучшим, – тряхнул головой патрикий. – Надеюсь, князь это поймет.
И поведал, что отправил вслед за отбывавшими мятежниками доглядников, чтобы проследили, куда те направятся. И выяснилось, что часть из них – из той болгарской знати, чьи земли подпали под власть Святослава и которым просто некуда деться. Вот они и двинулись в град Филиппополь. Это сильная крепость, и они рассчитывают там отсидеться. А те, кто случайно сошелся с мятежниками и оказался брошен ими, скорее всего подадутся в Византию, будут просить там убежища.
– А им его дадут? – полюбопытствовала Малфрида. Странно было такое слышать: Византия вступила в сговор с Русью, чтобы русы поприжали болгар, а теперь побежденные бояре болгарские у той же империи убежища просят.
Калокир ушел от ответа. О другом заговорил: дескать, Святослав все еще гневается на Малфриду за то, что посмела она требовать от него изгнания воеводы Волка. И все так же твердит: на что мне эта чародейка без колдовства? И в то же время как будто смирился с тем, что Малфрида стала подругой Калокира, поэтому не будет возражать, если она поселится в Преславе. Но все же ей не следует привлекать к себе внимание Святослава. Пусть держится в стороне, смешается с иными женщинами при дворе, не выделяется среди них.
– Ну что, согласна, госпожа моя? – ласково погладил ее по щеке Калокир. – А уж я тебе такие украшения и наряды тут подобрал – сама царица болгарская в них хаживала. Да только тебе они более к лицу. – И он улыбнулся той самой улыбкой, какая всегда так нравилась Малфриде.
Она немного поразмыслила о сказанном, а потом спросила:
– А Волка Святослав тоже позвал?
Выяснилось, что Волк остался на Дунае в Переяславце, где князь собирается заново возвести порушенное мятежниками капище языческих богов. И уж Волк усердствует: говорят, каждому заново воздвигнутому идолу приносит такие жертвы, что они стоят темные от запекшейся крови.
Малфрида перевела дух. То, что Волка здесь нет, уже славно. И даже сама подтолкнула патрикия к двери.
– Ступай, готовь свой пир. А я пока собой займусь, раз у вас тут торжество. И буду краше всех этих болгарских прелестниц, уж поверь. Вели Невену мою кликнуть!
Прислужница пришла в восторг от роскоши, в которой теперь будет жить ее госпожа. Надо же – царские покои! И даже баня царская в их распоряжении, где все в позолоте и мраморе. А сколько флаконов и кувшинчиков с душистым мылом и благовонными притираниями в шкафчиках, что стоят вдоль стен! О, Невена так украсит свою госпожу Малфриду, что рядом с ней любая болгарская боярыня будет выглядеть как крестьянка с Родопских гор!
Малфрида расслабилась в парной, потом взбодрилась в холодном бассейне. Затем слепые массажисты размяли ее тело, втирая в каждый сустав благоухающие масла. Болгария не желала ни в чем уступать своей сопернице Византии, и прибывшей издалека Малфриде вся эта роскошь казалась непонятной, расточительной, но и очень приятной. И опять подумалось: «Жить бы да жить тут с Калокиром любезным. Ни одной боярыне не позволю к нему приблизиться, а там, глядишь… Ведь женой назвал…»
