Калокир сидел на коне, пригнувшись к седельной луке, и помышлял только о том, чтобы туман рассеялся как можно позже. Он не хотел видеть того, что в нем таилось, – того, что сделали с городом Филиппополем войска Святослава. А ведь патрикий Калокир был среди тех, кто штурмовал крепость, помогал сооружать стенобитные машины, подбирал мастеров для строительства катапульт и баллист. Стены Филиппополя казались неприступными, и Калокир надеялся, что, пока будет длиться осада, князь Святослав выдвинет приемлемые условия сдачи города, а осажденные, пожертвовав частью мятежников, смогут выторговать милость к горожанам и найдут способ умиротворить завоевателя. Тщетные упования. Святослав, проведав, что в Филиппополе собрались последние силы мятежных бояр, не желал слышать о переговорах. Он хотел одного – кары. И Калокир стал догадываться, что князь-пардус, разоривший и уничтоживший столь могучее и процветающее государство, как Хазария, не остановится перед тем, чтобы стереть с лица земли последний не подвластный ему город Восточной Болгарии. Святослав так хотел отыграться за свое разочарование, ибо ранее считал болгар несерьезными противниками, а те посмели восстать за его спиной. Он и на Калокира был зол за то, что тот покорил Преславу без боя и показательных казней, и все чаще поглядывал на ромея с подозрением. Оттого и слушать не стал уговоров Калокира, что следует принять парламентеров из осажденного Филиппополя. Он желал явить силу и гнев.
И вот город взят. Рухнули под ударами каменных ядер надвратные башни, снесены сами ворота, и орда воющих и вопящих варваров ворвалась в крепость. Но того, что уготовил древнему Филиппополю Святослав, даже Калокир не ожидал. Хотя должен был, зная о том, что случилось с хазарскими Итилем и Саркелом.
Откуда у русов эта жестокая казнь – сажать живых людей на колья? На пали, как они говорят. Это долгая и мучительная смерть. Казалось бы, куда проще – и милосерднее – зарубить или повесить казнимого. Но еще до того, как город был взят, Святослав велел поставить на одном из холмов близ Филиппополя целый лес столбов с заостренными вершинами. И, видя это и понимая, что им уготовано, защитники города оборонялись отчаянно. Некоторые пытались вырваться и бежать, но именно эти беглецы стали первыми жертвами мести князя – их ловили и сажали на колья перед пораженными ужасом защитниками крепости. Иные продолжали сражаться – их счастье, если погибали легкой смертью в схватке. Но даже их тела подвергались зверскому надругательству, а князь приказывал ставить все новые страшные столбы. Что может быть слаще воплей и стонов умирающих на кольях врагов?
Калокир же был потрясен. Проведя всю сознательную жизнь в походах, зная все ужасы войны, он не ожидал, что однажды придется увидеть целый лес оструганных столбов с тысячами умирающих на них людей. Казнили всех – восставших бояр, их воинов, священников и торговцев, отроков и женщин, помогавших осажденным или просто попавшим под горячую руку. Город был предан огню, сжигались лавки и дома, осквернялись храмы. Пленников выводили за стены небольшими группами, они молились, некоторые просили о пощаде, другие проклинали захватчиков; были и такие, кто пытался вырваться и бежать. Тщетно! Страшная, долгая и мучительная смерть на колу ожидала всякого. Лишь в последние дни русы как будто пресытились муками врагов и просто рубили головы и сваливали тела на поле за городом. Воронье слеталось отовсюду, торжествующе каркая, расклевывая как мертвых, так и живых, впавших в беспамятство на кольях.
Больше всего Калокиру хотелось уехать. Но он был обязан оберегать послов императора – патрикия Никифора Эратика и настоятеля Феофила. Святослав не желал их принимать, но и не гнал, удерживая в стане русов то ли как полномочных представителей Константинополя, то ли как заложников. Лишь сегодня князь изъявил желание встретиться с послами. Калокир должен был дождаться их здесь, за городом, и проследить, чтобы они беспрепятственно отбыли и им никто не чинил обид. И еще неплохо бы узнать, что они сообщат базилевсу… Хотя после всего, что послы увидят под Филиппополем, это и так ясно.
Он продолжал ждать, не сходя с седла. Отметил, что туман начал рассеиваться: высоко на кольях стали видны тела казненных. Их силуэты с широко расставленными или, наоборот, судорожно поджатыми ногами, откинутые или поникшие головы, чудовищные маски искаженных мукой лиц… Лишь немногие казались спокойными в смерти, и это спокойствие казалось особенно жутким. По мере того как туман редел, глазам открывались ряд за рядом – колья, словно адский лес, покрывали холм и спускались рядами в низину. Жуткое зрелище. Привыкнуть к этому невозможно.
Мимо проскакала группа печенегов, волоча на аркане окровавленное нагое тело. Кому-то повезло разозлить кочевников – и на него просто накинули петлю и поволокли. От ударов о камни и ухабы смерть наступает скорее, чем от деревянного острия, неспешно разрывающего внутренности. А когда развиднелось настолько, что в тумане проступили очертания городских стен, стали видны и тела тех, кого казнили совсем недавно, когда из-за спешки стало не до кольев. Шеи побежденных захлестывали петлей-удавкой и стаскивали их со стен. Повешение – быстрая смерть, почти милосердная. Что ж, насытил Святослав свою жажду мести?
От этих мыслей Калокира отвлек перезвон бубенцов, которыми обычно украшают дорогую сбрую. Вскоре показалась небольшая группа всадников. Впереди ехали двое на светлых мулах, оба в плащах с надвинутыми на лица капюшонами, позволяющими не видеть кошмарную картину окрестностей Филиппополя. То были послы, и Калокир, тронув шпорой бок лошади, двинулся навстречу.
Возглавлявшие посольскую кавалькаду патрикий Никифор Эратик и настоятель Феофил выглядели подавленными. Толстое бабье лицо патрикия с обвисшими щеками застыло, словно маска, говорить мог только аскетически изможденный настоятель Феофил.
– Архонт Сфендослав намеренно велел своей страже держать путь через этот ад, чтобы мы видели, на что он способен во гневе. И мы действительно в ужасе. Тем более что Сфендослава очень раздражает то, что император медлит с обещанной выплатой. Нам пришлось пояснить архонту, что задержка произошла из-за того, что у божественного базилевса сейчас немалые проблемы: в Византии три года подряд неурожай, а это повлекло за собой спекуляции, в которых – увы! – отличились и родичи самого Никифора. Это едва не привело к бунту, и базилевс сейчас усмиряет непокорных. Деньги нужны, чтобы стянуть к столице войска и накормить голодных.
Калокир все это знал и уже пытался объяснить князю причину задержки. Но тот отрезал:
– Заботы Никифора меня не волнуют. Он дал слово – должен сдержать! Я не привык ждать, как нищий с чашей для подаяния. Если долг не будет выплачен до того, как сойдут снега и откроются перевалы в горах, я сам приду и возьму свое.
Это же наверняка было сказано и послам. Феофил с тревогой спросил:
– Ваш Сфендослав способен на подобное?
«Ваш»… Похоже, послы уверены, что Калокир – человек русского архонта. Поэтому его ответ прозвучал сухо:
– Не забывайте, достопочтенные, что я, родич императора и его посланец, являюсь при Святославе как бы заложником. Моя жизнь и свобода – доказательство того, что выплата все же поступит и наисветлейший Никифор Фока не нарушит слово. И то, как поведет себя архонт Святослав, меня тоже волнует. Если он однажды скажет: «Иду на вы…»
