Говоря об Ольге, Коста начинал улыбаться. И голос его звучал почтительно и нежно.
– Да ты никак влюблен был в княгиню-то? – заметила Малфрида со смешком. – А как же то, что она от веры нашей отказалась? Признала Христа чужого?
– Это тебе ведомо, Малфрида. А я в дальних пределах жил. Ханом целой орды был. А был ли я влюблен в Ольгу нашу? Смешное сказала. Но почитал ее всей душой, это верно. Даже не серчал, когда она чужой нам стала. Каждый делает свой выбор. А кто больше ценит свободу, чем волхвы?
И вдруг спросил про Калокира:
– Ты имя его повторяешь порой во сне. И знаешь, я заметил, что, когда он тебе снится, ты красивой становишься, ничего от чудища чешуйчатого нет в тебе.
Малфрида рассердилась.
– Почто спрашиваешь, если сам следил за нами? Да, я была полюбовницей ромея. Но он… Не хочу говорить о Калокире. И не зли меня больше!
Они снова замолчали. Медленно капала вода в чашу водоема, порой приходил Расате, позволял Малфриде отвязаться и обмыться в водах. Косту же не отпускал. Может, побаивался, зная его непокорство, а может, думал, что такому и мыться не надо. Смердело от Косты страшно, но Малфрида уже привыкла к этому. Ханом был. Гм…
Как-то, устав от безмолвия, Малфрида снова окликнула Косту:
– Эй, волхв! Ты вон с печенегами жил, на их пирах сидел, жертвы их богам приносил. И что, сильны их боги?
Коста ответил не сразу.
– Я не верил в их бога неба Те. А не веря в него, перестал верить и в Перуна, и в Велеса, и в Ладу любострастную.
– Как это перестал? Откуда же твое чародейство, если не по их воле! Может, скажешь, что в Иисуса уверовал?
И продолжала с насмешкой в голосе:
– Думаю, в Ладу тебе особо и верить не хотелось. Ты все время под чарами ходил, облик хана Чебуртая носил. И полюбись ты с кем, чары бы вмиг рассеялись. Но вот что мне интересно, – усмехнулась она, – как ты мог жить в стане печенежском и жен не иметь? По их понятиям, только слабый муж живет без жен. А такого они ханом не потерпели бы. Ну, что скажешь? Были у тебя жены?
Коста не стал отмалчиваться. Поведал, как еще в первые годы, охотясь в степи, выехал к одному бедному кочевью. И увидел там худенькую беременную девушку, совсем юную рабыню. Ничего особо привлекательного в ней не было, кроме длинных черных кос. Но Чебуртаю понравилось, что девушка была от рождения глухонемой.
– Ее звали Саасхан, ее еще ребенком отбили у какого-то кочевого племени, а как подросла и стала женщиной, сын хозяина тут же уложил ее под себя. Но женой не признавал, оставил рабыней. Кому нужна глухонемая? А вот мне такая и была нужна. Я выкупил Саасхан, а сам отправил своих батыров в становище и велел всех там перерезать. Теперь уже никто не знал, от кого беременна Саасхан. В орде я сказал, что от меня. А она была так напугана, что даже знака не подала, что это не так. И стала Саасхан моей ханшей. Родила мне сына-батыра. Конечно, у хана должно быть больше жен, но я таким вниманием окружил Саасхан, что даже шаманы поняли, что она – любимая и единственная. Когда такая появляется, хан может других и не брать. А Саасхан со мной было хорошо, она просто расцвела и была предана, как собака. И однажды я понял, что люблю ее. Я не прикасался к ней, боялся, что потеряю свой дар, но она того и не требовала. Покорной была и тихой, спала со мной, как с братом, расчесывала мне волосы, стирала одежду. А когда меня тянуло к ней… я уходил. Вот так и жили. Сын ее рос, на меня не походил обликом, но кому до того было дело, если я объявил его своим? Мне же всегда было тепло и радостно, когда Саасхан садилась подле меня в юрте и смотрела черными блестящими глазами, в которых было столько любви… А теперь она осталась одна. Говоришь, Куря мое племя водит? Надеюсь, его люди не поступят дурно с женой прежнего хана. И не тронут нашего сына. Он ведь уже взрослый был к тому времени. Да только тихий, послушный, весь в мать. И нечего удивляться, что властный и сильный Куря смог его оттеснить. Но знаешь, как нахлынет порой тоска… Ничего ведь о них не знаю. Невольником стал…
Малфриду его рассказ тронул. И жалко стало Косту. Но у чародеев особая доля, в ней не только много радости, но и горечь есть – одиночество. А потом как-то само собой вышло, что и она поведала волхву о своей жизни, о своей любви… Для женщины воспоминания – прежде всего любовь и все, что с ней связано. Вот и рассказала Малфрида, как некогда любила Свенельда. Коста о том знал, но даже не догадывался, что расстались Малфрида со Свенельдом потому, что воевода не переносил ее чародейства. А вот к христианке Ольге его тянуло. Однако о том, что Свенельд и Ольга поженились, даже Косте не поведала – чем реже вспоминаешь тайну, тем она сохраннее. Поэтому больше рассказывала волхву о том, как жила с Малком Любечанином.
Коста умел слушать. А когда так слушают, то все о себе выложишь. Да и куда им было торопиться? А за беседой время коротать и в плену можно. И теперь, вспоминая, как предал ее Малк, став христианином, Малфрида не испытывала ни прежней злости, ни грусти потаенной. Не потому, что время прошло, а потому, что новая любовь заслоняет старую.
Ах, эта ее новая любовь! Малфрида только теперь догадалась, как ей нужно было кому-то высказать то, что творилось в ее душе. И то, как сразу приглянулся ей Калокир, и то, как понравилось ей его восхищение волшебством, которое не пугало патрикия, а, наоборот, влекло. Как подумала тогда – а не ее ли это суженый, который полюбит ее еще сильнее за умение колдовать? А как заботился он о ней, как любил, как баловал! Никаких забот с ним не знала. И так хорошо было, что порой думала – век бы с ним прожила, детей бы ему рожала, от колдовства отказалась бы… Вот как любила. А он… Он невестой своей иную назвал. Ромеи, они все наперед продумывают. Вот Калокир и тешился с ведьмой, даже княжьего гнева не убоялся, а сам лишь о невесте своей думал. Невеста его рода царского. Для такого, как Калокир, это важнее любой страсти и сердечной привязанности. Он и Святославу похвалялся, что невеста его в Царьграде и что они поженятся, как только ведьма ему наскучит. И уговорились они, что Малфриде о том ни слова говорить не станут: мол, незачем ей знать…
Малфрида говорила, а сердце надрывалось от боли. И слезы горючие сами текли из глаз. А ведь дала же зарок, что горевать по обманщику больше не станет! Но снится он ей, тянет к нему, хочется его утешить… Потому что таким грустным снится, зовет все время…
Она горько вздохнула, и Коста, жалея ее, спросил:
– А не поторопилась ли ты сбежать от него? Может, ему Феодора цареградская только затем и нужна, чтобы новости передавать да следить, что и как у престола. А тебя он страстно желал. Ты уж прости, древлянка, но я ведь следил за вами, знаю, как вам хорошо было вместе. То вы дурачились, как дети малые, то скакали по лесам на резвых конях, то ласкались…
– Замолчи! – замахнулась на него Малфрида. – Если и тянет меня к нему, что с того? Ко мне вон и Свенельда одно время тянуло, но потом выбрал саму княгиню, к ней от меня ушел. И Калокир такой же. Он о цесаревне цареградской мечтал… Когда муж стремится стать значительнее и обрести власть, его даже силой Лады не удержать.
