Но есть гржимеки с лоренцами и покруче меня. Более крупного помола дарреллы.
У моего друга Федюнина в деревне живут две свинки. Купили их сущими младенцами для дальнейшего пожирания, понятное дело. Дети кандидата юридических наук и страусовода Федюнина, хотя сами не дураки поесть, свинок решили спасти. И, пользуясь безнадзорностью, урезали свинячьи пайки, сведя довольствие до минимума. Благоразумным детям казалось, что мы с Федюниным не будем жрать тощих свиней.
Дело обернулось так, что нас самих эти свинки чуть не сожрали, когда я заехал проведать свой будущий новогодний ужин.
– Давай! Давай! Показывай! – развязно хохоча, требовал я у смущённого Федюнина. – Хочу, понимаешь, насладиться зрелищем, ухватить красавиц за белоснежные бока, уважаю таких блондинок, чтоб с прожилками мясными, знаешь, с боками такими, чтоб упруго, но с жирком!
Распропагандированный детьми предатель Федюнин привёл меня к объектам желаний.
Посмотрели. Помолчали.
– Они у тебя хоть хрюкают? – спросил я тяжёлым и тусклым голосом.
– Они очень сообразительные… – неуверенно начал Федюнин. – Вон та, которая самая волосатая, она может мячик приносить…
– А вот та, с горящим взором, длинноногая, она что умеет делать? – меланхолично поинтересовался я. – Её побрить, так и на волков ходить можно…
– А зачем её для этого брить? – встрепенулся друг.
– Чтоб не перепутать в оптическом прицеле! Вырастил тут оборотней! Что теперь с ними делать?! Они через год такого издевательства пойдут на резкий рывок к свободе, начнут свирепствовать, возможно, даже взламывать магазины! Вся округа придёт по наши души с мотыгами! – вскричал я пронзительно под серым небом. – О нас, Кеша, подумай, о нас!.. Исправляй ситуацию, Федюнин, добром тебя прошу! – сказал я напоследок, садясь в машину.
Гордость
Вечером прибежал Иннокентий Сергеевич Федюнин в состоянии полнейшего восторга.
После провала в свиноводстве (у нас не поднялась рука резать двух свинок: Таисию и Павалию) Федюнин купил пять коровок и быка. Коровки оказались чудесными. Бык чудесным не оказался. Не оправдывал и не возлагал. А только мучился какой-то душевной хворью круглосуточно. Коровки бродили в недоумении. Я глумился над Кешей. Кеша побуждал быка к свершениям.
Специалисты рекомендовали электрический аппарат для стимуляции бычьего чувства. Я вызвался стать директором этой дрочильни, предсказывая общий восторг и скорое превращение в градообразующее предприятие.
И тут бычок наш, наш Теодоро, внезапно оживился и, по сбивчивым словам и размашистым жестам гыгыкающего Федюнина, совершил ожидаемое, да так активно, что Кеша даже бояться начал.
– Он их всех по очереди, понимаешь?! – ликовал Иннокентий Сергеевич. – Методичный… а потом отошел и вздохнул. У него, понимаешь, гордость появилась, ноги растопырил, смотрит исподлобья, красавец!
– Ты больше его рад, – скаредно прошамкал я, кутаясь в мамкину шаль пуховую. Понял, что должность директора уплывает. – Постыдился бы, Кеша, с такими новостями в дом приличный прибегать…
Подарок
Лучший подарок на сегодня мне сделала небольшая девочка Света. Она подарила мне пять своих молочных зубов, которые берегла для меня.
Так-то предполагалось дарить четыре зуба, но папа-Федюнин сказал, что чётное число – плохая примета. Пятый зуб Светлана расшатывала неделю, стоя у зеркала, специально подгоняя к дате.
Я знаю, что живу по стандартам, которые многим кажутся пугающими. Но тут просто растерялся перед разгорающимся таинством жертвенной женственности.
Что я скажу людям, которые, возможно, увидят у меня в коробочке на камине чьи-то крошечные человеческие зубы, даже не представляю пока. Не хочу представлять себе эту картину. Мелькают смутные мундиры, я, пытающийся вскочить из глубокого кресла, хирургический блеск наручников в остром свете настольной лампы…
– Отличную смену растишь, Иннокентий! – сказал я со значением. – Вся она в тебя, что странно и страшно, но сколько порыва, сколько добросердечия! Чёрт с тобой, будем родниться теперь. Нам такие женщины в семье очень нужны! Мой прежний испуг оказаться твоим родственником отменяется…
Приключение
Для иллюстрации поговорки «утро вечера мудренее» мой друг Федюнин перед походом в ночной клуб отдаёт мне все свои деньги и карточки. Иногда снимает часы и тоже отдаёт мне.
На эти шаги Федюнина толкает тонкое понимание своих особенностей. И осознание ряда неизбежностей.
Все помнят нашу поездку в Брюссель летом 1998 года. Вчера Федюнин, взвесив грядущие шансы и решительно мотнув головой, снял с руки браслет и протянул его мне на виду у посторонней публики.
– Как долго я этого ждал… Теперь кольцо давай, – проскрипел я в ресторанном чаду, – мой милый!
Через три часа мы наблюдали, как задумчиво умеет танцевать наш славный Федюнин на барной стойке. Мы – это я с федюнинским бумажником и браслетом, Б-ч с федюнинским пиджаком и девушка Б-ча, Люда, с ботинком танцора. Со стороны мы походили на счастливых, взволнованных родителей на утреннике, которые смотрят на первенца, беснующегося в костюме петуха, и счастливо сжимают друг другу подзапотевшие руки.
То, что у Федюнина два стареньких, но зажиточных (см. бумажник, браслет, пиджак) папы и двадцатилетняя мама, никого не удивляло. Все были заворожены смертоносной грацией опытного барного соблазнителя. Всё казалось – вот сейчас, сейчас, наконец, Федюнин упадёт лицом вниз с полутораметровой высоты, раздастся характерный шлепок упавшего на бетон куска сырого мяса, и мы все выдохнем с облегчением. Но друг наш как-то умудрялся держаться, бросая зазывные взоры куда-то поверх наших голов.
К кому он обращал свой брачный выпляс, я не знаю. Может быть, к Айседоре Дункан. Или к новой своей любови, С. Т. Ланнистер-Баратеон.
Потом мы гоняли Федюнина по стойке, конфузно улыбаясь по сторонам, а Кеша, перебирая ногами в единственном ботинке, грациозно сметал чужие хайболы и олд фешены.
Потом мы его поймали и отвели туда, куда ему было очень нужно. Вернувшись к нам, Иннокентий деловито спросил почему-то у меня: «А пять штук за час – это нормально?» Я ответил, что Кеше надо соглашаться, что больше за него не дадут никак.
Потом мы возили нашего домашнего любимца по адресам, которые Иннокентий вспоминал, повинуясь своим причудливым животным импульсам и фантазиям. К себе домой Иннокентий Сергеевич ехать отказался категорически, ссылаясь на стыдливость.
К поискам прибежища Федюнина подключилась девушка Б-ча, ответственная по малолетству за вождение автомобиля. Выходила с нами в переулки, светила мобильным на таблички, звонила каким-то знакомым, ругалась. По-моему, всплакнула раза два.
Перспектива провести остаток ночи, предлагая по подъездам желающим несвежего, но бойкого мальчугана, обретала явственные очертания. У нас с Б-чем появились навыки опытных бандерш. Авто останавливается, Б-ч вытаскивает за руку успевшего уснуть Федюнина из салона, я тру Кеше уши и заботливо спрашиваю: «Тут?! Отвечай, паскуда!». Б-ч оглядывает очередной тёмный переулок светящимися от нежности глазами. «Эй, бабка! Бабка! Хочешь покуражиться с нашим мальчонкой?!» – это мой голос, и это я гонюсь за бомжихой, которая грузным лебедем спрыгивает с мусорного контейнера.
