– Ведь вы замужем? А ваш муж игрок? И где же ваш муж?
– Я не знаю… – И она, опустив голову, невнятно, сбивчиво и нерешительно рассказала очень коротко историю своей жизни. Лицо ее порозовело, она боялась поднять голову, боялась встретиться взглядом со Ступиным.
Он поразился тому, как могло случиться, что вполне нормальная молодая семья так быстро оказалась на улице, да еще и без средств к существованию. История эта не вызвала бы доверия, если бы он не видел Валентину на пленке. Она не рылась в шкафах, карманах, ящиках, разве что разглядывала фотоальбомы, вероятно, желая узнать побольше о хозяевах квартиры. Она на самом деле не была воровкой и, возможно, действительно взяла эти доллары в долг, чтобы купить себе одежду, привести себя в порядок и попытаться начать новую жизнь, устроиться на работу. Он понимал, что тот факт, что она сняла комнату, говорит единственно о ее желании обрести тихий угол, где она могла бы отдохнуть, не вздрагивая от каждого звука, и набраться сил для работы. Работу она нашла бы самую простую, поскольку, судя по ее рассказу, у нее не было приличного образования и профессии (Валентина сказала Ступину, что закончила парикмахерские курсы), стало быть, она в лучшем случае устроилась бы в самую дешевую парикмахерскую и зарабатывала бы от силы пару тысяч в месяц, и этих денег ей хватило бы, чтобы оплатить комнату и не умереть с голоду. Николай с каким-то даже тихим удовольствием и трепетом подумал о том, что она, эта запуганная предельно женщина, находится сейчас полностью в его власти, и от того, какое он примет в отношении нее решение, зависит, быть может, ее жизнь. Конечно, в отличие от пресыщенной Дины она будет благодарна ему за самую малость. Хотя бы за то, что он просто забудет о ней и отпустит восвояси, простив ей долг. Но он не хотел с ней расставаться. И он как-то необычайно легко признавался себе в том, что ему нравилось просматривать пленки, на которых была она вместе со своим страхом и простыми желаниями. Понимая, что он не должен так думать, Ступин все же подумал о том, что хочет видеть эту женщину в своей квартире, но уже не на пленке, а в реальности. Он хочет, чтобы не холодная и остывшая к нему Дина готовила суп на кухне, а Валентина. Чтобы она подавала ему утром бутерброд и варила кофе. Он хотел, чтобы она жила у него, и это пока все, что он мог себе представить. Дальше этого его воображение не заходило. Оно почему-то остановилось на простых бытовых мелочах, на смутных улыбках, исполненных не то благодарности, не то удивления. Он уже словно ощущал ее присутствие в его квартире, ее дыхание, запах… Но даже в мыслях он не мог представить себе самый первый поцелуй, который мог бы распуститься на их губах по взаимному желанию. Ему мешала Дина. Непонятная и почему-то не решавшаяся разрубить узел их запутанных отношений, хотя всем было ясно, что она все равно уйдет к Соболеву. Видимо, сделать последний шаг ей не позволяла мать, очень любившая деньги и старавшаяся изо всех сил привить эту любовь дочери. Соболев был нищ по сравнению со Ступиным.
– Валентина, вы могли бы стать моей любовницей? – Он спросил это спокойно, как если бы предложил работу. Он молча рассматривал, как меняется ее лицо.
– Любовницей? Вы шутите, верно? Какая из меня любовница? Мои нервы на пределе, я боюсь вас, к тому же вы меня совсем не знаете… И еще – вы ведь женаты.
– Моя жена уходит к другому мужчине, и эти ее визиты ко мне – простая формальность или даже, если хотите, слабость и нерешительность… Так как вам мое предложение?
– А если я откажусь? Вы посадите меня в тюрьму?
– Нет, дам вам работу, постараюсь помочь вам…
– Тогда зачем же вы говорили про любовницу? Просто посмеялись надо мной?
Он увидел мягкие, ставшие малиновыми мочки ее ушей, и ему стало стыдно за неловкую шутку, и даже не шутку, а грубую проверку, которая в любом случае не раскрыла бы ему всю правду. Кто признается в своих истинных намерениях, оказавшись к тому же еще в таком сложном положении, в каком оказалась загнанная в угол Валентина?
– Вы согласились бы просто пожить у меня, не в качестве любовницы, а как бы подруги, компаньонки, домработницы, я не знаю, как сказать правильнее?.. Чтобы я приходил с работы и видел вас… Это ведь не будет считаться насилием? Да, предупреждаю сразу, если вы откажетесь, я обещаю вам, что не стану преследовать вас за долг, я могу подождать несколько лет или даже простить вам эти деньги, словом, я отпущу вас…
– Я согласна. – Валентина закрыла лицо руками. Дивный сон снился ей, тяжелая, готовая разразиться дождем туча страха быстро уносилась прочь…
– Только вы, Валентина, должны будете помочь мне избавиться от Дины… Это будет очень легко, не пугайтесь так…
Глава 13
В тот день, когда у Шубина рухнула семейная жизнь, когда он потерял в одночасье жену и друга, Надя Щукина принесла ему в кабинет водки с закуской и сказала, что тоже расходится с Чайкиным.
– Его кожа пропитана запахом мертвечины, поверь, я старалась не замечать этого, но у меня ничего не вышло. Не могу спать с мужчиной, который имеет дело с трупами… Он режет их, каждый день видит их внутренности, а я-то живая… А что, если он, глядя на меня, видит мою печень или сердце? Нет, работа судмедэксперта сволочная, ничего не скажешь. Только будет жалко, если он снова запьет. Ему нужно уходить с этой работы и начинать новую жизнь. Мы с ним все равно не пара… Он – мужик добрый, наивный даже в какой-то степени, а я – дрянь. И все знают об этом. Вот приедет Земцова, как я посмотрю ей в глаза? Нет, я ее не боюсь, мне, честно говоря, будет приятно, если она узнает, что я спала с Крымовым…
Шубин вдруг понял, что только что потерял и Надю. Он встал, с грустным видом взял ее за руку и повел за собой к выходу, по дороге захватив ее пальто и сумку. Она, еще не понимая, что он надумал, глупо улыбалась. На крыльце Игорь сунул ей в руки ее вещи и захлопнул дверь прямо перед самым ее носом. Запер на замок. В агентстве сразу стало тихо. Спокойно. Он снова был один. Звуки удалявшихся злых каблуков вызвали в нем чувство глубокого удовлетворения.
Он вернулся к себе в кабинет, плеснул еще водки и выпил, закусив лимоном. Мысленно он разбивал в кровь красивое и ухмыляющееся лицо Крымова. Железным и онемевшим от злости кулаком резкий удар в скулу, затем в подбородок, другим кулаком – в бровь, чтобы рассечь, чтобы больно, до крови… Женя и Женя. Два предателя, два сплетенных разогретых страстью тела, единомышленники, спаянные острым желанием причинить боль ему, Шубину, за то, что он так и не смог забыть Земцову. Ревность, ревность, ревность… Они все трое когда-нибудь погибнут от этой ненасытной, прожорливой ревности…
Работа – единственное, что не успело его предать. Он будет работать как прежде, с остервенением, будет искать пахнущего кровью и порохом убийцу Дины Ступиной, и он, Шубин, никогда не заглянет в тот клочок бумаги с нацарапанным на нем именем преступника. А если и заглянет, то уже после того, как убийцу посадят за решетку… Вот тогда и посмотрим, кто прав – он, работяга Шубин, или же соблазнитель чужих жен (даже жен своих друзей) Крымов. Да и откуда ему знать, кто мог убить жену предпринимателя, если им только что поручили раскрыть это дело? Это невозможно было узнать. Тем более догадаться. Это новое дело… Но если это так, то почему же он, Шубин, постоянно думает об этой записке, отчего так злится, если Крымов наверняка написал там не имя убийцы, а так, какой-нибудь вздор…
