Слушая и одновременно внимательно просматривая записи, иногда пряча гримасу искажающую его лицо, «Солдат» что-то выписывал на листочке и застонал, когда на экране началось избиение Милены. Глаза его не отрывались и не моргали, постепенно наливаясь кровавым оттенком. Толстые красные прожилки бросали соответствующий отлив на белки, а увеличивающийся зрак сделал центр глаза непроницаемо черным, что смотрелось на фоне ало – розово и нечеловечески зловеще. По окончанию кассеты взглянув на друга и испугав его состоянием своих глаз, спросил:
– Еще есть что-то?
– Угууу! Что это у тебя?! Ух…, нууу показания очевидцев – у следока выпросил, там ведь и мой парень погиб, иии…, кстати, мой родственник…
– Я постараюсь чем-то возместить…
– Возместим мы сами, а вот иии… личная к тебе просьба…, что-то мне подсказывает, что так ты этого не оставишь… – я тоже, так что… мне не важно, что ты там сделаешь, но если без моего участия – обида на всю жизнь, и кружки пива с тобой не выпью…
– Не лезь… Не твое это… и не буду я тебе ничего обещать. Живи, как жил… Где она?
– Кто?
– Милена! Не тупи, не до того… Если знаешь где – поехали!
– Ннн-таккк время…
– Ей все равно, а мне нужно сейчас. Вези…
…Сторож морга немного посопротивлялся, по профессиональной привычке ровно до двух бутылок, то есть их денежного эквивалента… Макс позаботился о том, чтобы девушка выглядела хоть как-то похоже на прежнюю и телом, и… Завтра по идее нужно было везти труп в церковь на отпевание, но в какую еще не знали. Алексей, не думая, вспомнил об отце Иоанне, о его церковном приходе и о словах, сказанных когда-то Миленой в адрес батюшки. Она его духовное чадо, так там этому и быть… Простыню сняли и тело осталось прикрытым легкой бязью, почти просвечивающейся насквозь. Его оставили одного. Через двадцать минут «Солдат» вышел:
– Доктор, что за шов чуть выше лобка – раньше не было?
– Таккк… ведььь «кесарево»…
– Чего «кесарево»? Ты что бредишь, что ли? Да не была… – Только сейчас его настигла догадка:
– Ёкер-макер, какой же я…, уууу… – да что ж это… – И вдруг «взорвался»:
– Где ребенок?! «Сопрано»!!! Ты что же, скотина молчал!!!.. Я убью тебя!!!..
– Лёлик! Лёлик! Ради Бога! Послушай… – Но договорить не успел, получив крепкий удар в грудину, «собрав» все каталки с лежащими на них трупами, вскочил, но разу согнулся от боли и упав на колени прошептал:
– Да можешь ты послушать! Жива, ЖИ-ВА! Твою Богу душу…, убил же друга… – Леха остановился, тряхнул перегруженной головой…, пока еще не совсем поверив в смерть Милены, и тем более не осознал ее полностью, а тут еще…
– Что ты сказал?!.. – И сам в бессилье опустился на колени перед другом детства, вперив в него непонимающий взгляд:
– Ты что сказал?
– Успокоился?
– Не знаю!.. Говори…
– Три месяца назад она родила девочку 52 сантиметра, 3600 грамм с небесными цвета глазами и светленькими волосиками, я дал слово тебе не говорить… – она толи сама хотела, толи боялась…, короче по приезду вроде бы все должно было раскрыться – это уже ваши дела,… а девочка славная!
– А… ребенок то чей! Чё то я…
– Ты что совсем сбрендил что ли?… Твой конечно!..
– А почему «кесарево»?… Доктор, а почему «кесарево» то…
– Если бить не будете, смогу предположить…
– Если кольцо не отдашь, убью прямо сейчас… Могу выкупить…, без обид – все понимаю.
– Какое кольцо?
– С рубином – мой подарок, три тысячи долларов отдал сначала и три потом: и того шесть. Думай, вспоминай, а то руку отрежу…
– Я!.. Я!.. Да что ж такое, я только сегодня… – Уже в полуобмороке начал захлебываться уже пожалевший о выборе своей специальности патологоанатом. Но тут появился все тот же старик сторож:
– У меня колечко, уважаемый, как есть у меня… Считай, мил человек, на сохранение взял, ручку позолотишь, так ща и схожу… – Макс с хирургом рванули к сторожу, сопровождая свои короткие пути длиннющими тирадами из словаря ненормативной лексики…, но «Солдат» их остановил:
– Пусть идет, заслужил. Триста «баков» хватит?
– Ну за такие деньги и идти не нужно… – произнеся эту двоякую фразу старик залез в носок, вынул перстень, завернутый в тряпицу, с играющим на слабом свету камнем, цвета крови, подул на него, обтер о грязный передник, и протягивая, одновременно хватаясь за деньги почти просвистел:
– Благодарствуйте, и дай Бог вам здоровица. Вот еще крестик деревянной с ентой барышни… ууупал…, как есть упал…, угу… – сам… Ну когда привезли, я иии поднял…
– Спасибо, старик…, ее – точно!.. Ну и где ребенок? Мой ребенок…, где?! И не шутите со мной – я и так на пределе!
– Да в том – то и дело, что хрен его знает…
– Сколько можно, заново все что ли повторяется?!.. Так…, ладно, чуть позже… Дайте мне еще пятнадцать минут – … попрощаюсь…
…Уже дома с кипой видео и фото материалов «Сотый» сидел в кресле и никак не мог поверить во все то, во что вернулся. Все случилось именно так, как не могло быть. Как насмешка на журнальном столике стояла увеличенная копия медали выбитой в честь победы русского флота при Гангуте в начале 18 века, на которой по желанию Петра Первого было выбита фраза «Небываемое бывает». Это был подарок отца – им собственноручно сделанная чеканка на меди и подаренная на пятнадцатилетие, в память о спасенной Алексеем тонущей девочки. Почему именно так – «небываемое» – да потому что его сын тогда совершенно не умел плавать и чуть было сам не погиб в бурном потоке горной реки, но вместо того, чтобы утонуть, спас другого человека.
Очевидно, что отец имел в виду никогда не терять надежду, говоря, что чудеса бывают только с теми, кто в них верит. В его же жизни получалось именно так, как было выбито на круглом куске меди и пока имело черный оттенок.
Слезы не текли – они кончились еще тогда, после потери Ии и Ванечки. Тогда он долго не мог придти в себя и понять, что их больше нет, очень долго привыкал не только к их отсутствию, но и к тому, что это не временно!
Сейчас же он всего за ночь погрузился в то состояние – просто существования, а не полноценной жизни, с пониманием того, что жизнь почти потеряла смысл. Он опять все потерял и виной тому все тот же «Гриня»! «Чистильщик» отчетливо видел на видеоносителе и его машину и его людей и даже, кажется, угадывался его профиль, хотя этого в принципе быть не могло.
Что делать было понятно, и он не станет слушать «Седого», пусть даже и проникся к нему безграничным уважением. Завтра или, как только появится возможность он загрузится железом и… Раздавшийся звонок оторвал его от темнотучных размышлений. Звонок был настойчивым, хотя звонить в принципе было не кому. Взяв Браунинг «Хайпауэр» – один из двух, полюбившихся ему года три назад и которые он брал в случае, непонятно чем могущих кончится, встреч, подойдя к двери, посмотрел в видеофон, спросил:
