– Что собираешься делать?
– Менять… – А что еще можно было ответить? К тому же, один урок я уже получил и ночь пройдет не зря, а именно этого и добивался взводный, к тому же не давая нам замерзнуть или заснуть.
– Ну-ну, приступай, пол часа у тебя есть, если буду искать больше пяти минут, дам поспать 30… – И определив границы и ориентиры истоптанным курсантами снегом вокруг лагеря, исчез в почти полной темноте, лишь слегка, на близком расстоянии, размешанной отражающейся от снега луной, спрятавшейся за облаками.
Ради такого дела я постарался и через час уже дрых, так и ненайденный, но проявившийся сам…
В пропавшем сне и смерть резвится…
Возбужденный предвкушением завтрашнего дня организм никак не желал подчиняться режиму, а вот подъем из-за этого переносить никто не станет. Пошел второй час шебуршению в выборе удобной позы на узкой армейской кровати, но все тщетно. Кажется и Виталька тоже не мог уснуть – всему виной суета сегодняшнего дня, прошедшая в переезде из зимнего лагеря Луги в Питерские казармы и все, этому сопутствующее до самого отбоя. В протяжении всего дня суетилась чехарда в составлении списка убывающих завтра в увольнение, который менялся как придется и как получится.
Прибегать к могуществу будущего тестя не хотелось, да и самому было бы неприятным это выделение среди ребят, с которыми прожито уже четверть взрослой жизни и перемолото всякого разного, о чем я и подразумевать, будучи еще школьником, даже не мог. Это были мои соратники, мои братья, единомышленники и уже часть моей жизни, которая казалось, никогда не сможет отделиться или забыться. Души наши так скрепились, а сердца спаялись, что любое, даже небольшое отклонение в настроение любого из нас чувствовалось за версту, а любое желание, бывало, определялось заранее. Были моменты, когда мы молчали целыми днями совершенно не нуждаясь в разговоре, понимая все по взглядам. Правда потом прорывало – мысли все же требовали выплеска и обсуждения, но это особенная необходимость, скорее даже потребность проверить или найти постоянно блуждающую рядом истину.
Вот и сейчас, только почувствовав желание друга, я присел на кровати, ощутив во рту привкус желаемого табака:
– Ннн-да, неплохо бы сейчас парочку затяжек, но
… хочется сделать приятное Ийке, да и бегать тяжелее стал… – Пробурчал я себе под нос, размышляя вслух, и уже обращаясь к ворочающемуся, на стоящей через проход койке, Виталику:
– Ладно Витальсон, давай топай к писарю, пусть раскрывает свой волшебный шкафчик, может чайку сварганит – хоть с «таком» попьем… – Елисеев, уже на ходу, в одних труселях по колейно, обещающе кивал, таща за собой прицепившуюся к тапочку портянку – великое изобретение не известно кого, сохранившее бесчисленное количество здоровых ног от разных болячек и мозолей, правда с одним условием: умением их повязывать. Кусок болтающейся материи зацепился и за вторую ногу, что повлекло сначала грохот падающего тела, а затем гром разразившегося смеха – добрая половина роты словно специально еще бодрствовала, будто выжидая этого момента.
Мой друг был одним из первых по успеваемости, в прекрасной спортивной форме, очень ловким, сноровистым и сообразительным, а если подумать, то и почти без каких либо отрицательных качеств – не то что бы идеал, но все же. Мы не просто были сыновьями офицеров, но военных проходивших вместе службу в одном из отдаленных гарнизонов Союза, а потому знавших об этой службе много такого, что не бывавший в этих военных городках знать, а значит и быть готовым к специфической службе там, не мог. Нас многое связывало еще со школы, мы вместе посещали стрельбище с отцами и без, уничтожая нескончаемые боеприпасы, особенно когда в воинской части перед списанием возникал их переизбыток, вместе ходили в походы, вместе хулиганили, и одинаково за это отвечали.
Внешне, чуть выше среднего роста, с курчавящимися волосами, со всегда вьющейся челкой, тонкими чертами лица, быстро юркающими, очень живыми карими глазами и накрывавшими их густыми, почти сросшимися, бровями. Он не производил своим телосложением впечатления отменного спортсмена, скорее худощавый, с подробно прорисованными необъемными мышцами, натянутыми на тонкую казацкую кость. Сутуловат, походкой подобен обезъяне-переростку, передвигающейся на задних конечностях. С каждым шагом немного пружинисто приседая, не поднимая головы, но уткнувшись взглядом под ноги, он умудрялся замечать больше крутящегося во все стороны.
Добавляли картину кисти рук, больше среднего размера, с увеличенными узелками-суставами и огромными чрезмерно выпуклыми, всегда чистыми, ногтями, и худые, с приемлемой кривизной, покрытые длинными густыми волосами, ноги. При этом почти впалая грудь была совершенно чиста от растительности, начинавшейся только от кадыка к вискам и носу. Эта лицевой волосяной покров имел одну особенность – необходимость бритья дважды в сутки, иначе, все что она очень быстро покрывала, принимало жуткий вид постриженной обувной щетки.
Сегодня Виталик побриться вечером не успел, потому мелькал по коридору казармы именно в таком, только что описанном виде, издали действительно напоминая примата в трусах, майке и тапочках.
Я уже подходил к каптерке, когда ощутил какую-то необычность повисшей тишины. Взглянув в проем двери, увидел застывшие лица и испуганные взгляды, направленные на какого-то не знакомого и со странным, серо-синего цвета, лицом человека, с глазами на выкате. Поначалу казалось, что он опирается о шкаф, но через секунду стало ясно – просто оседает и всем своим видом молит о помощи, но почему-то молча.
Странное дело – никто даже не шелохнулся, застыв, словно окаменевшие статуи, за момент до этого увидевшие голову Медузы Горгоны и воплотившие своим видом оживший ужас, по всей видимости еще не понимая сути надвигающейся беды.
Как странно порой бывает: человек видит и дает себе отчет в происходящем, мало того, четко знает, что нужно делать, умеет это, но… В данной ситуации то, что предпринял я, смог бы сделать почти каждый, но не сделал.
Совершенно очевидным были приметы асфиксии
[10] и наверняка из-за попадания инородного тела «не в то горло». В его взгляде еще мерцало сознание, хотя надежда висела всего на одном волоске. Четко выделяя каждое слово и стараясь сконцентрировать силы парня почти криком, акцентировано пробасил:
– На счет «три» сильно выдыхай! Понял!.. – Он понял, хотя уже почти терял сознание, да и выдыхать было почти не чем. Обхватив сзади, уже слабеющий организм в районе диафрагмы, насчет «три» я резко сжал грудную клетку, выбив тем самым часть оставшегося в легких воздуха, который с неожиданным для всех шумом и хрипом вырвался наружу, а затем с тем же звуком с жадностью, перемежающимся с кашлем и рвотой всасывался, изголодавшимся по воздуху, телом. Ощущая даже физически взгляды уважения, признающих мое превосходство и чуть улыбаясь общей, до сих пор, растерянности, поинтересовался:
– А кто это?… – Оказалось каптенармус, которого все называли «Адаптацией» за его способность моментально приспосабливаться и изыскивать в любой ситуации лучший и наивыгоднейший для себя вариант.
