– Силыч, очень прошу не мешай, я буду говорить, не останавливайте и вообще…
– Слово…, давай…, удачи, парень… – «Прямой эфир» получился лишь в интернете, но зато в записи телевизионщики развернулись на всю страну, если не сказать мир, рейтинги зашкаливали, передачи переносились, а домашние дела зрителей просто ими откладывались…
«Солдата» должны были приковать наручниками или завести в стеклянный купол, но он попросил хотя бы полчаса, ведь пришел он сам, а значит и уходить не собирался. Встав в окружении троих ОМСНовцев, он прежде всего представился, а после, произнес:
– Уважаемый суд, Ваша Честь, сограждане…, с вашего разрешения я разоблачусь, что господин обвинитель может считает следственным экспериментом… – Затем начал постепенно, не спеша, снимать все ему не принадлежащее, как гражданскому лицу и в принципе себе самому.
Разоблачение произвело впечатление разорвавшейся бомбы, так как воочию показало почему милиции не оставалось не единого шанса заиметь его фоторобот.
Далее прозвучал наизусть по фамильный перечень, тех из убиенных им, кого можно было и следовало здесь назвать, далее были озвучены занимаемые им места в обществе, косвенные названия («погремухи»), ранги и причины, по которым они были устранены. Здесь подходил самый пиковый момент, когда необходимо было перейти к самой истории, и она началась исповедью в следующих словах:
– Я не стремлюсь к прощению…, я не ищу оправдания и не смогу вам объяснить зачем я здесь самовольно, когда смог бы быть за три девять земель, и скрыться навсегда. Я так же не прошу понимания, и не молю о пощаде, хотя бы потому, что сам редко к ней прибегал… Но все, что будет сегодня сказано, прозвучит лишь для того, чтобы быть услышанным. Все остальное я оставляю на волю закона и общества…, на волю Господа… – Ктото перенервничавший захлопал в ладоши, но вовремя опомнился…
«Солдат», уже ушедший в себя, не обращая внимания, продолжал:
– Вы вряд ли сможете оценить правильно все, что сделано мною с первого дня рассказанной истории, потому что сами, слава Богу, не пережили и малой части из этого. Сейчас я сказал не о себе, а всех нас, кого сегодняшнее общество выделив из подобных нам и изловив, посадило на скамью подсудимых. Поделом…, поделом – раз сделал, то должен ответить, но рассмотрите между строками сухих допросов и сжатых признаний, то человеческое, что в каждом из нас и было, и осталось. Поймите, что мы такие же, как и вы, а не с другой планеты. Мы не срез, мы и есть то самое общество, которое приняло нас, а зачастую и гордилось знакомством с подобными нам, и часто к нам приходящим за помощью. Мало того, мы и подобные нам были и остались, а некоторые, более удачливые, из примерявших малиновые пиджак в начале 90-х, сейчас, образно говоря разумеется, поменяли их на кителя разных ведомств, автомобильные «флажкастые» номера, с соответствующими местами в залах заседаний разных дум и фракций. Страницы «Форбса» любят нас, как и красивые девушки, впрочем, как и пули, настигающие в самый неподходящий момент.
Мы все люди, мы часть общества, пока свободны и даже, более – менее, кажемся сплоченными, пока не приходит выбор, а он как известно всегда есть…, хотя иногда он бывает, между тем, что не может устраивать разумного человека: выбор между смертью физической или духовной, что для многих кажется одним и тем же.
Не будем о своем, о грустном, и начнем о моем – невозможном. Я виновен и вина моя, как детская пирамида, где кругляшки надеваются на стержень. У меня их бесконечное множество и судить о каждом из них вы можете, как заблагорассудится, ибо себя я осудил уже давно, а осудив появился сегодня здесь…
Более всего я виновен перед близкими своими и родственниками тех людей, жизнь у которых отобрал… Возместить это нечем…, возможно лишь тем, что я пытаюсь сейчас сделать… – Никто не посмел перебивать его, никто не задал никаких вопросов. Редкие перешептывания, вздохи удивления и выдохи со звуками одобрительными и поддерживающими. Опешившие подельники слушали не менее внимательно, сначала ожидая подвоха, за тем предчувствуя защитительную речь и в свою пользу, а потом и вовсе перестав понимать, что происходит.
Более всех из них переживал «Санчес». Были моменты, когда он начинал подумывать: а не спятил ли шеф? Подобные мысли появлялись у многих – перестающий понимать человек, ищет объяснения в чем угодно, но только не в естественных порывах.
Мы, живущие в суете и погрязшие в заботах, и поисках исполнения своих желаний, позабыли об этом настолько, что воспринимаем подобное, как психическое отклонение. В конечном итоге и судья был вынужден назначить повторную психологическую экспертизу.
Силуянов же сиял и наслаждался, он по праву считал этот день пиком своей интеллектуальной победы. Хотя бы потому, что вновь доказал безошибочность знания людской сущности и доказал права на жизнь сразу нескольких своих теорий, по одной из которых на закате своей карьеры защитит кандидатскую диссертацию, которая, как редкие из множества, ляжет в основы теории сыска.
Отец Иоанн, хоть и был еще совсем не стар, и даже более того, только перешагнул рубеж пятого десятка, ссутулился, потух очами, но просветлел лицом, словно ликом, уйдя в глубокую молитву о новом чаде своем, которое в эти минуты преображалось.
Из перечисленных нами, а к ним можно причислить и многих других, не менее, а скорее более важных, участников процесса: конечно, присяжных заседателей, судью, обвинителя, секретаря, присутствующих приглашенных свидетелей, потерпевших и остальных, каждый из которых не только по своему участвовал в проистекающем, но по различному воспринимал и оценивал происходящее.
Многие из них в последствии будут давать интервью, но в основном говорить станут о себе и о своих ощущениях по поводу услышанного и увиденного. О говорившем же и его неожиданном поступке, объяснения, которому никто из них дать, хоть как-нибудь близко к действительному, не смог, а потому и предпочитал об этом не распространяться. Ближе всех подобрался Мартын. Он кажется начал понимать загадочную душу, но не разумом, а интуицией, то есть, в сущности, той же душой, которая, по всей видимости, так же искала освобождения хоть на немного от пут, и нашла.
Скоро мы увидим его, ушедшего в глубь своего разума, неистово осеняющего себя крестным знамением, на литургии, проводимой знакомым нам священником – протоиереем Иоанном, силой веры которого проникся на столько, что попросил быть его духовником, в чем и получил согласие, с условием молиться за арестованных им преступников.
А сии чудеса не закончились, ибо и речь новоиспеченного оратора только началась. Попросив стакан воды, Алексей продолжал, намереваясь говорить до тех пор, пока хватит сил у него, или не окончатся они у присутствующих:
– Что же касается моей персоны, то очевидно, что перед вами человек, который не получился…: не получился, как сын, не получился, как муж, не получился, как отец, брат… Я единственный в семье мужчина, который не вышел как офицер, хотя и стал потомственным, со времен службы одного из моих пращуров еще князю Дмитрию Пожарскому…, ну…что вышло, то вышло!
