Я постепенно осознавал, что становлюсь другим человеком, переставая ощущать себя как именно «себя», того прежнего, кем воспринимал себя прежде. Мое «Я» прекратило быть мной. Нет, я не раздвоился, не сошел с ума, остался таким же адекватным, даже еще более адекватным и более взвешенным, чем раньше. Просто теперь я начал себя воспринимать не то, что бы глядя на себя еще вчерашнего со стороны, а именно тем самым, кто с этой самой стороны и смотрел.
«Я» же осталось где-то там… – там, от куда я не хотел уходить, там, где я теперешний, лишь присмотревшись замечал, да и то ориентируясь больше по памяти, а не по видимым очертаниям себя сегодняшнего…, там, где хоть что-то грело мое сердце…, именно для того, чтобы поймать это «там» и иметь возможность посещать это место, в свое время я и построю дом, но бывать «ТАМ» буду редко, причем полностью осознавая что и зачем делаю.
«Я» оставалось далеко позади, возможно, чтобы только попытаться вернуть и сберечь то место в сердце, где был ОНИ… – ИЯ и ВАНЕЧКА.
Зачем сохранять? Может за тем, что в сердце пустых мест не бывает, а появившиеся со временем занимает тьма, из-за недостатка «Света». Где пустота там вакуум, а где вакуум – там тьма.
Но ведь два «Я» вместе существовать не могут и обычно остаются «Я» и «Он»…
Глава третья
«Он»
«Я в праве был воздать за оскорбленье,
До самой смерти не стареет гнев,
Один мертвец не знает жгучей боли».
(Софокл «Идип в Колне»)
Стряпня
«О как смертному страшно страдания зреть!
Никогда я страшнее не видывал мук!
Злополучный! Каким ты безумьем объят?
Что за демон неистовым прянул прыжком
На твою несчастливую долю?»
(Софокл «Идип – Царь»)
На месте происшествия, после того как увезли всех пострадавших, родственников и невменяемых, остались оперативные сотрудники, криминалисты и другие представители следственных органов. До недавнего времени, обычный среднестатистический московский дворик, не так давно, еще бывший новостройкой, сегодня стал одним из источников «низких» новостей, потчующих страсти горожан. По стечению обстоятельств на месте происшествия остались лишь трупы мужчин, женщин же увезли ранее, предполагая то ли еще возможность их спасения, то ли…
Не в пример подавляющему большинству тогдашних случаев силовики работали споро и профессионально, будто заранее знали о возможном выезде. Прилетевшим же журналистам предоставили для их ненасытного любопытства три, уже остывших тела…
Все службы в основном были заняты составлением отчетов, рапортов и других записей, кроме двух, судя по их документам, оперативных сотрудников. Один, до неприличия высокий и худощавый, казался после второй бессонной ночи, и второго подряд суточного дежурства, неопрятным, что имело причиной большой объем работы и при этом абсолютный альтруизм характера, а потому все что он носил, вплоть до носков, было в единственном числе кроме шариковых ручек, стандартных листов в папке, немногочисленных купюр в древнем кошельке и сигарет в пачке, бывшей уже третьей за сегодняшний день.
Высокая луна высвечивала молодую лысину второго, только что вернувшегося и уже успевшего снять у кого-то показания. Густые, не сочетающиеся с плешивостью, брови, которыми он при всяком напрягающем его случае привык сдвигать к переносице крупного, длинного носа с греческим профилем, начинающегося буквально от самого верха лба, непомерно высокого и странно узкого. Такое впечатление, что его фамилия – Верхояйцев была им заимствована от определения формы его головы и было совершенно понятно каким именно местом он появился на свет. Его любознательность и осторожность предполагали что появившись, он высунул только голову и двинулся дальше не раньше, чем осмотрел все, что мог увидеть.
По всей видимости лишь только после этого оказавшись в руках акушерки он произвел все остальное в виде крика, полагающегося новорожденным. Тембр голоса его с тех пор не поменялся, но зато приобрел осмысленность в виде ловко складывающихся фраз, обычно удивительно не совпадающих, а точнее несколько опережающих мимику его лица. Человек он был неплохой, но считался фальсификатором уголовных дел, не по злому, правда, умыслу, а в виду невозможности устоять перед своей гордыней, а потому большинство раскрытых им преступлений были им несколько доработаны и являли сбор великолепно подогнанных к друг другу «доказательств», некоторые из которых часто могли быть подвергнуты низложению в, как говорят подобные мошенники, по другую сторону закона, «натуральный фуфель», а потому после описания, и занесения в протоколы, обычно исчезали.
Подобное устраивало всех, кроме отправляющихся за решетку, но после проведенных ими нескольких лет в колониях, переставало тревожить и оных.
Первый – высокий, конечно, в глубине души негодовал по поводу подобных фактов, к тому же ему не совсем был понятен источник небывало больших доходов для должности, которую занимал его сослуживец. А этот перстень, тянувший на целую сотню его окладов, причем вместе с премиальными, да пожалуй, и с зарплатой его жены, мог вывести из себя любого: «Скажите пожалуйста, каков пижон – черный и красный камень»… – Но в общем и целом все равно поддерживал его, потому что считал преступность непобедимой – ибо каждый человек есть преступник, в той или иной мере преступивший закон, даже такой человек как и он сам – безсеребреник и однолюб!
Все это не мешало им быть друзьями и совершенно откровенными в выражениях по любым ситуациям:
– Каких парней «вырезают», эти то тьфу…, а помнишь на прошлой недели три выезда… – красавцы, богатыри и явно не трусливого и не слабого десятка – двоих уже раненных, голыми руками… Сами себя, сами себя уничтожают… Кто Родину защищать – то будет?… – И переглянувшись с явным недоумением от вопроса, продолжил:
– Ведь допустят эти…, оставшиеся…, ооой придет какой-нибудь Ильич или Давыдыч.
– Дааа. То Первая мировая, то революция, то вторая… или уж третья, тьфу ты…, то голод… 20-30-ых, после опять война…
– Вот скажи ты мне, ведь те герои и кавалеры… ну, разных всяких там…, нууу… медалей… иии…, их же ведь в живых-то осталось сотая, а то и меньшая часть от тех достойных вояк, остальные-то… таааво… – гибнут, и между прочем среди пееервыыых же. А знаешь, кто об их подвигах рассказывает? А я тебе скажу – мне дед говорил…, между прочем, полный кавалер «Орденов Славы»…, аааа, кому я это…! Ладно…, так вот, я тебе скажу все таки кто эти те, кто подсматривал и после уже, рассказывая присоединился к группе погибших товарищей живым.
– И твой дед тоже…, что ли из присоединившихся?
– Что, мой дед?
– Ну… то же подсматривал, подслушивал, а потом…
– Ты что с дуба рухнул или генерала получил?!.. Так вот, я и говорю…, мы вот с тобой здесь, а лавры все кому после?… О как! И-е-рар-хи-я.
