Не могу сейчас описать пережитых чувств, но страх среди них был точно! Кто-то может сейчас сказать, что тогда не наказанный, я все же стал преступником, поверив в свою безнаказанность. Вас, так думающих в отношении себя, постараюсь переубедить.
Испуг был настолько силен и действие его достаточно продолжительно, чтобы понять опасность и не желательность подобных экспериментов. Я вас уверяю — это надолго отбило желание быть любопытным. Возможно, это как раз тот случай, когда ожидание наказания, было страшнее самого наказания, и возымело достаточное влияние.
Кстати, многие учителя, зная меня, были изначально против возбуждения уголовного дела, поверив в отсутствие злого умысла. Вот так вот — что бы они сказали сейчас?!
Почему-то мне кажется, что тогда они не ошибались…
Начало 2001 года
С конца 2000 года для меня стало явным ослабление авторитарной власти «братьев», хотя я ещё не знал о планах Олега о чистках. Интуиция и какое-то развитое в эти годы чутьё говорили об опасностях, пусть и не лично для меня, и моих близких, но всё же существующих в окружающих меня границах. Это странное ощущение имеет практическое объяснение в неоднократно доводимых до обоих братьев мерах, принимаемых мною для личной безопасности, и они прекрасно понимали, что имеющийся бампер обязательно даст знать о приближении угрозы. И, лишь только её почувствовав (а это одно из моих кредо), я буду действовать быстро, жёстко и на опережение, как с Гусятинским. Мало того, с этого момента обнаружить меня будет невозможно, также, как и защититься, важно только, сколько всё займёт времени. Чтобы это произошло, достаточно было появиться лишь тени подозрений. Думаю, что в отношении меня, в силу сложившихся между мной и Андреем отношений, брата он не поддерживал, но и не мешал — пусть идёт, как идёт.
На его месте подобное поведение, может быть, и правильно.
Рисковать не хотелось, лучше было положиться на мои умения, терпение и качества характера, уповая, что псе останутся на свободе. К тому же успокаивали мои нелюбовь тусовкам, сборищам и известное желание со временем раствориться. А где это можно сделать лучше, чем в почти 20-миллионном мегаполисе с равнодушными людьми и коррумпированными структурами, где ты не выделяешься среди иностранцев и знаешь все нюансы языка, поведения, характеров, а также спецслужбы. Что называется — в своём огороде и лопух защита.
И всё же задачи ставились, но отношение моё к ним было уже совсем иным. Скажем, я совершенно спокойно отнёсся к просьбе подготовить и передать винтовку на свой вкус для работы в одной европейской стране. Позже было уточнение — Будапешт. Имя предполагаемой цели — «Михась». Выполнил это с почти полной уверенностью, что всё либо затянется, либо отложится, и всё равно погаснет. Так и произошло через несколько месяцев. Любимый мною мелкокалиберный ствол вернулся обратно. Ради интереса, я проверил его на предмет использования и убедился, что он чист.
Дело в том, что отдавая «в неизвестность» оружие, после пристрелки и тренировки я ставил визиры на оптическом прицеле: «вверх — вниз», «вправо — влево» в особое положение и под каждым из их колпачков оставлял характерный «признак», который при вскрытии пропадал. И если человек пользовался стволом без пристрелки, то, соответственно, мазал, а если всё же пристреливал сам, то на 99,9 % не обращал внимания на стоящую комбинацию. Так и получалась одновременно и проверка, и страховка. Конечно, были и вторичные факторы, например, использование большого количества смазки именно таким образом, как я привык, отмечая некоторые места, где смазку перед применением, соответственно, снимаешь полностью. То есть, каким бы аккуратным ни был стрелок, я всё равно бы узнал о применении им оружия и задумался бы о причинах его возврата и возможных последствиях. Ну, а если кто-то не мог сам пристрелять и хотел использовать оружие по мне, то, как я уже писал — вряд ли попал бы.
Следующая задача касалась бывшего предпринимателя, из-за показаний которого ещё в 1992 году появились первые мои проблемы: та самая квартира, снятая на мой паспорт, два освобожденных заложника, о которых я и не знал, хотя об одном из них мог подозревать, так как сам занимался поисками и его «вывозом». Об этом я уже написал в самом начале. После закрытия дела «органы» ему помогли со сменой места жительства, документами и работой.
Квартира, где он жил, была зарегистрирована на другого человека, а из родственников какие-то покинули этот мир, какие-то переехали, а кто-то прекратил общаться. Олег искал его пару лет, все безуспешно, настала и моя очередь решать эту задачу. Видимо, мой алгоритм поиска несколько отличался не столько мерами, сколько скрупулёзностью анализа, вниманием и терпением, я мог часами просчитывать один номер телефона по «тринькам», записанным на носители, тогда как другие бросали подобное занятие после двух-трех попыток.
Через пару месяцев, выйдя на него, решил сначала понаблюдать и послушать. Вадим Деменков работал ночным сторожем на элитной автостоянке в центре Москвы, на проспекте Сахарова, добирался туда от Кутузовского проспекта на электричке, а путь до станции лежал по заросшей тропинке вдоль железнодорожного пути. День ого начинался с чекушки водки, ей же и заканчивался. Ещё через пару недель стало понятно, что он не представляет опасности, хоть, возможно, и помнит кого-то из нас тогдашних, но говорить точно ничего не будет, а если и станет, то вряд ли узнает, слишком многое за девять лет изменилось. Судьба его, покалеченная неудавшимся предпринимательством, плавно переросшим в мошенничество, наверное, таким же семейным положением, омрачилась алкоголизмом — он, ещё не старый, но больной, доживал со своей супругой последние годы, я решил его оставить на добрую волю, доложив, что так и не смог его найти. Позже следствие выяснило, что он скончался в 2005 году от цирроза печени в одной из московских больниц.
* * *
В это время происходило множество интереснейших знакомств через некоторых из моих знакомых и их друзей, которым я иногда помогал. И когда мне понадобился адвокат, по просьбе Андрея для защиты его интересов здесь, в России, и в Испании, меня свели с Алексеем Бенецким — эпатажным дядькой, кавалером эксклюзивных пышных усов, задорно переходивших в бакенбарды. За всю свою жизнь, кроме как на старинных картинах, нигде таких я больше не встречал. Весь его офис, который за время нашего общения поменялся трижды, становясь всё более престижным, был уставлен коллекционными вещами, принадлежавшими эпохам Екатерины II, трёх Александров и Николая I. Здесь имелись и кирасы, и дуэльные пистолеты, кивера, пояса, шпоры, шпаги, палаши, эполеты, в углах стояли то литавры, накрытые цветастым прапором, то кресла с орлами, то аркебузы в накинутых будто бы неряшливо ливреях, расшитых золотом, то милый, с аккуратной резьбой, инкрустированный вензелем столик. Всё это венчал хорошо написанный портрет генерала-гусара, в накинутом на одно плечо ментике, с лицом и усами-бакенбардами самого Алексея. В оправдание прозвучали слова хозяина об идеальном сходстве с прапрадедом, которому, правда, по его словам, к тому времени было около тридцати.
У потомка дворянского рода, сочетавшегося законным браком с княжной Голицыной, по всей видимости, не было ни финансовых, ни каких-либо других осложнений, пока в поле его деятельности «не нарисовался» ваш покорный слуга. Впрочем, все эти «шпионские игры» ему были по вкусу, к тому же оплачивались они отнюдь не скупо.
