Удивительно приятно переключаться с личной вины на чужие, причём совершенно чётко распознавая предтечу своих бед именно в вышеперечисленных причинах. Однако на вопрос: «Как что-то исправить?» — всегда есть простой ответ: «Начать с себя», — чем и продолжу заниматься…
…Разительный контраст был между первым и вторым допросами. Прошел некоторый внутренний шок — как ни готовься, а подобные события, тем более в первый раз, производят жуткое впечатление, и неудивительно, что многие люди меняются в таких случаях до неузнаваемости внутренне и внешне. Причём не обязательно в сторону духовного упадка или апатичной амёбности, бывает и наоборот — амёбные существа приобретают стержень, обрастающий силой, волей и теми качествами, о которых ни он, ни близкие, ранее не подозревали.
Всё было ново, от лязга запоров камеры и наручников при выводе из неё, до команд, поворотов, ощупывания в поисках запрещённых предметов, и так далее. К такому, даже привыкнув, остается отвращение, хоть и приходит понимание рациональности принимаемых мер.
Я шёл, удивляясь лёгкости в ногах, которой не чувствовал до ареста, кровь, разгоняющаяся по венам и разбивающая капилляры, давала ощущать каждую мышцу — жив, здоров. Существование, пусть и жёстко ограниченное, продолжается. Заставляя себя постоянно вспоминать о тех, кому хуже, я приводил своё состояние духа в порядок. Да, признаюсь, первые несколько дней это приходилось делать, и прежде всего из-за неоправданного предположения смерти при задержании (повторяю это неоднократно, долго этого не мог принять).
Длинные волосы, чуть выше плеч, пока ещё ложились в аккуратную причёску, сформированную всего неделю назад, и напоминали о недавнем кажущемся благополучии. Как быстро всё может поменяться! Осознание того, что произошло событие, которому я оставлял лишь небольшую вероятность, давила своей очевидностью. Враз стало понятно — в жизни человека случайностей нет, всё предопределено, даже твой выбор, хотя свобода его так же очевидна, как и неизбежность. Всему есть причина, буквально в-с-е-м-у! Её нужно только правильно определить, и попытаться понять, что исходит она только от тебя самого. Не искать её в других или в их поступках, не пытаться их обвинить или перенести на них какую-то тяжесть в своей судьбе. В любом следствии — причины мы сами. Не Господь создал нас такими, мы и окружающий нас мир — следствие испорченности не исходного материала, а уже состоявшегося творения, которое само и бухнуло в виде ложки дёгтя нечто грязное в свою чистую суть, изменив себя, а теперь, постоянно изменяя и окружающий мир. Не мир такой, а мы такие!
Поразительно, но со временем я заметил (а как раз того самого времени теперь было предостаточно), что стоит попытаться изменить себя к лучшему, и мир вокруг начинает также меняться, даже в подобных местах. И, возможно, именно здесь это более заметно, хотя и наиболее трудно. В виде примера надо выбрать какую-нибудь свою слабость и начать бороться с ней, не забывая, правда, о других: курение, матерщина, какие-то мелкие дурные привычки или слова-паразиты. Нечего и думать, что справишься с помощью лишь своей гордыни, хотя и такое бывает.
Не так много времени проходит, и сокамерники, окружающие тебя, замечают это подсознательно и тоже пытаются перестроиться, наиболее интеллектуальные даже начинают извиняться за пропущенный в своей речи мат (если речь идет о борьбе с нецензурщиной, что тоже замечается почти мгновенно).
Стараешься себя дисциплинировать, к примеру, зарядкой или трёхразовой молитвой, потом смотришь — кто-то повторяет, хоть и на свой лад. Всё это так, если нет с твоей стороны настойчивой навязчивости, но если у людей есть полная свобода выбора. Понятно, что в камерах, где содержатся люди в количестве, превышающем нормы, или люди с низким уровнем IQ, подобные эксперименты могут не иметь успеха общественного, но многое зависит от тебя самого, ради твоего же роста. А идущий дорогу осилит.
Конечно, в тюрьмах, где содержатся (а так почти везде) люди, уже прошедшие «и Крым и Рым» заключения в лагерях, не так всё гладко, но лишь потому, что доброта и порядочность могут восприниматься как слабость. И крайне тяжело в таких обстоятельствах отстоять своё крошечное пространство, когда его всё время не хватает другим и когда оно всегда кому-то нужно.
А борьба начинается с первого шага в камеру, и если в ней нет сильной и справедливой «руки» «смотрящего» — может быть и беда.
Увы, уже уходят в прошлое старые тюремные законы, когда «блатные» стояли горой за «мужиков», бал нынче правят наркотики — они основа всего в недалеком будущем. Но нужно отдать должное тем, кто пытается бороться с «зельем», проникшим в его тело и разъедающим разум, совершенно чётко понимая, что враг непобедим.
В редких разговорах, через тонны бахвальства, иногда просвечивается сожаление о первой пробе этой гадости. Нет, не с первого раза в основном становятся зависимыми, но после первого — почти всегда второй. Обманчив «дьявол» и хитёр. Его опыт в совращении — его сила и возможности безграничны по сравнению с нашими, так как являются нашими желаниями, и пользуется он нашими же силами и возможностями. Всё это отчётливо видно здесь, в тюрьме, где есть возможность изучить человеческую сущность, стоит только захотеть. И как всё очевидно, если отходя от призрачного, начинаешь воспринимать зло — как зло, а добродетель — как добродетель.
Здесь, чем больше человек уверен в контроле над своими эмоциями, тем сильнее злоба, гнев, искушение, зависть, осуждение и иже с ними, клокочущие в нём. И останавливают его лишь лагерные, самими арестантами выработанные запреты, но враг всегда голоден и прожорлив, а потому никогда не оставит в покое.
* * *
…Итак, меня вводят в кабинет для следственных действий — здесь проходят допросы, очные ставки, встречи с адвокатами и общественными защитниками. Наручники снимают по просьбе следователя, как некоторый аванс и уважение, не остающийся у многих без внимания. Пока один (остальные участники ещё не подошли), можно приблизиться к окну и осмотреть через небольшую не закрашенную часть стекла то, что видно — всегда видно небо. Здесь, как нигде, начинаешь часто заглядываться на жизнь, происходящую над твоей головой. Тюрьма и больница, ну и, конечно, поле боя — те места, где Провидение приближается максимально, ближе некуда, ты чувствуешь её прикосновения, дыхание, помощь и поддержку настолько настойчивую, что, даже отталкивая, все равно не остаёшься один…
…Звук поворачивающегося замка, первый шаг и первый взгляд глаза в глаза, который определяет, кто мы друг для друга. У меня нет злобы к этому человеку, к тому же я не прислушался к настойчивым пожеланиям его убить. Если я к нему расположен, то пусть он станет, как минимум, не врагом, даже если выполняет с азартом и умением свою работу и постарается сделать всё, чтобы я получил свой срок.
Прекрасно понимая, что такой подследственный, как я — подарок следователю, но лишь в рамках, определённых моими же моральными принципами, И.А. Рядовский не позволял себе переходить заранее оговоренные границы. Он и В.В. Ванин сделали многое, чтобы взгляд следствия в частностях совпадал с моим, поддержали некоторые мои мотивации и поверили в мои объяснения, в то же время оставаясь жёстко на стороне закона, что не давало общим картинам событий, с моей и с их точек зрений, выглядеть одинаково.
