На следующий день или через день разразилась еще одна буря. Она тоже продолжалась шесть часов. Мы гребли, сменяя друг друга, настроение было хуже некуда, и кое-кто, в том числе и я, стал жалеть, что не пересел на «Олопану». Но вслух об этом пока ничего подобного не высказывалось. Тогда мы еще не знали, что «Олопана» уже двое или трое суток покоится на дне Ледовитого океана. Ее потопила торпеда с немецкой подлодки. Это мы узнали позже. Мы совсем упали духом, поскольку кончились съестные припасы. Осталась только питьевая вода.
Утром мы наконец заметили сушу. Она проглянула сквозь легкий туман на востоке, далеко на горизонте. Она не блестела, как льды. Ошибки быть не могло – то была земля. Мы кричали и плакали от радости. И с удвоенной силой принялись грести, надеясь добраться до берега часа за три. Но нам понадобилось двенадцать часов.
Шлюпки зарылись носом в гальку. Мы смотрели на редкие зеленые холмы, и сердце наполнялось какой-то удивительной нежностью. Любой потерпевший кораблекрушение поймет меня. Мы дошли до холмов и увидели скудную и низкорослую зелень. Поднялись на вершину взгорка и тут же пришли в отчаяние. Насколько хватало глаз, тянулись однообразные холмы, а дальше вздымались горы с заснеженными вершинами, сверкавшими на солнце. Ни деревца, ни жилья, ни единой живой души. Нас окружала пустыня.
Вернувшись на берег, мы заметили диких гусей. Диких, но совсем не пугливых. Они, видно, никогда не встречались с людьми. Мы поймали десяток птиц и сварили из них суп, – хорошо, нашлись спиртовые горелки.
Новая Земля похожа на мол, тянущийся на тысячу километров с юга на север. Мы не знали, на какой широте находимся. Надо было идти на юг, что мы и сделали. Грести становилось все труднее из-за мучившего нас голода. Берег опустел, дикие гуси больше не попадались. Кое-кто начал жаловаться, что отморозил ноги.
Наше унылое плавание длилось трое суток, а затем мы встретили четыре шлюпки, в которых сидели моряки с голландского судна, тоже входившего в конвой PQ-17. Они, как и мы, страдали от голода, но встреча подбодрила нас. Казалось, что в компании легче будет добраться до цели. В тот день мы опять наткнулись на диких гусей и поймали их больше сотни. Досыта наевшись, все повеселели. Мы продолжали грести к югу, и на следующий день произошла новая радостная встреча. Обогнув небольшой мыс, мы заметили стоявшее у берега судно из конвоя PQ-17. «Уинстон Салем» сел на песчаную мель и не мог сдвинуться с места. Он был в хорошем состоянии, его котлы работали, камбуз и холодильник были до отказа набиты провизией.
Трое суток мы жили на «Уинстоне Салеме» как у Христа за пазухой – тепло, сытно, ни забот, ни тревог. Обмороженные ноги подлечили в медсанчасти. Немецких самолетов мы не видели уже несколько дней, – наверное, операция против PQ-17 закончилась. Наступила счастливая пора, но счастье не длится вечно.
На третьи сутки с юга пришел пароходик. На нем развевался красный флаг с серпом и молотом.
К запаху мазута примешивался другой, более характерный запах. Когда судно подошло ближе, мы разглядели ржавый и грязный корпус китобойца. Он отдал якорь вблизи «Уинстона Салема», и с него спустили шлюпку. В нее сели два человека, закутанные в меха. На ногах у них были унты. На их коричневых лицах поблескивали раскосые глаза. Они ни слова не знали по-английски. Жестами они объяснили, что неподалеку, к югу, стоит несколько английских или американских судов, и предлагали доставить туда всех, кто хотел.
Капитан «Уинстона Салема» промолчал. Мы же не могли злоупотреблять его гостеприимством и с большим сожалением покинули корабль, пообещав капитану сделать все возможное, чтобы русские прислали буксир, который стащит его с мели.
Мы снова пустились в путь вдоль побережья Новой Земли, на этот раз на борту китобойца. На завтрак давали какое-то рыбное (или китовое) варево и чай. Русские говорили, что суда союзников недалеко, а мы все шли и шли вдоль берега. Как-то мы заметили маяк и несколько деревянных домов. Человек двенадцать мужчин, двое женщин, дети, собаки.
После шестнадцати часов плавания мы наконец заметили в глубине бухты стоявший на якоре «Импайр тайд», английское судно из конвоя PQ-17. Мы поднялись на его борт.
Нас встретил капитан. Он был приветлив, но мы поняли, что мы лишние. «Импайр тайд» уже принял большое количество моряков с других судов конвоя PQ-17. Он был переполнен: на его палубе толкалось множество людей. «Вместе с вами у меня на борту окажется двести пятьдесят пассажиров». Капитан опасался взять на себя ответственность за доставку всех этих моряков в Архангельск, он хотел получить несколько судов для охраны. «Я уже послал радиограмму в Архангельск и запросил помощь». Мы подумали: «Радиограмма! Он с ума сошел! Рядом базируются немецкие самолеты, они вскоре будут здесь!»
И действительно, через несколько минут в небе появился немецкий самолет-разведчик. «Вот тебе и ответ на радиограмму, – подумали мы. – Теперь жди бомбардировщиков. После воздушной атаки переполненный „Импайр тайд“ будет походить на бойню».
С согласия нашего капитана мы покинули это судно, на котором не могли ни прокормиться, ни добраться в Россию, к тому же само судно было прекрасной мишенью. Капитан «Импайр тайд» дал нам две шлюпки и парусину. Мы снова сели на весла и пошли к берегу. Он был столь же негостеприимен, как и в более высоких широтах. Мы пробыли на суше двое суток, подстрелив из револьвера несколько морских птиц. Мы ждали неизбежной атаки самолетов на «Импайр тайд», но небо оставалось пустым.
Двое суток мы проскучали на берегу, а потом капитан «Импайр тайд» прислал нашему капитану записку: «Получил радиограмму корвета вооруженных сил „Свободная Франция“. К нам идет мощный эскорт. Отхожу ему навстречу. Возвращайтесь на борт». Мы вернулись. «Импайр тайд» встретился с эскортом – тремя французскими корветами и двумя русскими эсминцами. Под эскортом шло еще пять судов из злосчастного конвоя PQ-17. Мы пришли в Архангельск 25 июля, то есть через три недели после рассредоточения конвоя. А нам казалось, что прошел уже не один месяц.
По невероятному стечению обстоятельств экипаж «Вашингтона» прибыл в Архангельск в полном составе. К сожалению, закончить таким «хеппи-эндом» нельзя.
В начале августа 1942 года все уцелевшие моряки конвоя PQ-17 – тысяча триста человек – были доставлены в Мурманск, где им пришлось ждать репатриации. Половина города лежала в развалинах. Моряки жили в деревянных бараках, и по нескольку раз на дню их поднимал на ноги вой сирен воздушной тревоги. Через мгновение из-за холмов вылетали немецкие самолеты. Ближайший немецкий аэродром находился в 68 километрах – восемь минут полета. Русские истребители не всегда успевали подняться в воздух до начала бомбардировки. Улицы Мурманска были завалены битым кирпичом и железом.
В ту эпоху еще не существовало воздушного моста для эвакуации моряков. Через три недели после их прибытия в Мурманск американский крейсер «Тускалуза» забрал двести сорок человек. Остальные вернулись домой позже, но кое-кто погиб или пропал без вести во время бомбежек Мурманска.
– Мне повезло, – закончил свой рассказ Патрик Лестер.
