Степан посмотрел на меня, и я сказала:
– Спасибо господину Дмитриеву за рассказ. Теперь мы знаем правду о Трындычихе. Но Степан изложил далеко не все, это лишь часть истории про Алевтину. Теперь вспомним Ивана Михайловича Ларкина.
– Я его не застала, – перебила меня Рамкина, – но слышала, что он был замечательным педагогом и прекрасным директором. При нем интернат для инвалидов из клоаки превратился в райское место.
– Однако в раю тоже бывают проблемы, – вставил свое слово шеф местной полиции.
Я продолжила:
– Анна Семеновна права. Ларкин любил детей, навел в приюте порядок, выгнал воров, нанял честных людей. И жена его, Вероника Петровна, была такой же. Дочь Галочка пошла в родителей. Одна беда – Ларкины хотели, но не могли завести второго ребенка.
Степан показал на ноутбук.
– Человек давно умер, а его документы целы, лежат себе в архиве. Вообще-то медкарту покойного следует утилизировать, но в случае с Ларкиной она сохранилась. Почему? Сейчас объясню. Вероника Петровна и Иван Михайлович мечтали о сыне, но у жены никак не получалось забеременеть. Она лечилась в НИИ акушерства и гинекологии, но безрезультатно. В конце концов супруги оставили бесплодные попытки. И вдруг спустя какое-то время после того, как они перестали бегать по врачам, Ларкиным позвонили из столицы и предложили принять участие в тестировании нового, пока еще неапробированного лекарства от бесплодия. Вероника согласилась и целый год регулярно каталась в Москву. Ученые специально выбрали женщину со сложной патологией, мешающей зачатию. И – о чудо, – у Ларкиной родился мальчик. История болезни Вероники Петровны хранится вместе со всеми документами, связанными с созданием медикамента, который сейчас продается в аптеках. Народ в Тамбовске об эксперименте не знал, увидев Веронику с животом, все посчитали, что Господь наградил Ларкиных за доброту, в частности, за то, что Иван Михайлович, став директором интерната, взял в свой дом Машу Савину. Девочка стала второй дочерью Ларкиных, сестрой Галочки. Но официально удочерить ребенка пара не могла, так как биологическая мать Маши, узнав, что родила больного ребенка, отдала его в приют, но отказ не оформила. Причем, как выяснилось, она умудрилась сохранить льготы, которые ей полагались как матери инвалида – бесплатный проезд на городском транспорте, большую скидку на оплату коммунальных услуг, на железнодорожные билеты.
– Вот сволочь! – выпалила Аглая.
– Значит, девочка мучилась в приюте, а мать пользовалась всеми привилегиями? – уточнил Юра. – Разве это честно?
Степан повернулся к нему.
– К сожалению, так бывает.
Я подняла руку.
– Давайте не будем уходить в сторону. Просто примем это как факт: Маша не была удочерена Ларкиными, жила под фамилией Савина, это ей не мешало. И вот, как говорили здешние кумушки, Господь решил наградить супругов за милосердие – у давно потерявшей надежду стать второй раз матерью Вероники в результате участия в эксперименте появился Пашенька. Роды у нее принимала Алевтина Григорьевна. Одновременно с Ларкиной в одном зале разрешилась от бремени Карелия Фирсова, весьма обеспеченная женщина тридцати восьми лет, жившая неподалеку от Тамбовска.
Я бросила взгляд на Марину Ивановну и продолжила:
– Итак, все хорошо, все счастливы. Пашеньку обожают и родители, и старшие сестрички. Я здесь случайно встретилась с некой Ираидой Николаевной, пожилой любительницей собирать вкусные ягоды фиолетового цвета. Мы столкнулись около развалин дома Ларкиных, и она мне поведала, как однажды увидела Галю с Машей в магазине детских товаров и позавидовала Веронике – девочки старательно выбирали обновку для крошки. А вот дочка самой Ираиды, их ровесница, плохо относилась к младенцу, которого родила мама. Семья Ларкиных всем казалась идеальной, не только Ираида Николаевна, но и другие испытывали чувство зависти к Ивану Михайловичу и Веронике Петровне. Но, как говорится, под каждой крышей свои мыши – на самом деле Галя Ларкина терпеть не могла Машу Савину, приемную дочь своих родителей.
Марина Ивановна взяла с блюда пирожное.
– Дорогая Виола, вы рассказываете сюжет романа?
– Нет, пока только описываю главных героев, – уточнила я, – они все взяты из жизни.
– Я приехала в Тамбовск несколько лет назад, – улыбнулась Лаврова, – но, конечно, знаю о Ларкиных, местные жители рассказали мне о трагедии. Вся семья погибла в пожаре.
– Вся, кроме Маши, – поправил Виктор Николаевич. – Я по просьбе писательницы поднял и внимательно изучил дело о том пожаре.
– Что? – изумилась Лаврова. – Витя, ты, оказывается, в курсе, что Виола собралась описывать ту давнюю историю?
– Ну да, – кивнул начальник полиции. – Московская гостья боялась допустить какой-нибудь ляп, и по ее просьбе я залез в архив, взял старое дело.
– Можете теперь всем рассказать про несчастье? – спросила я.
– Конечно. Итак… Стояло лето, был поздний вечер, вернее, уже ночь, когда полыхнуло, пожарные ехали долго, – начал Могутин. – Беда разразилась в середине девяностых – в стране разруха, ничего нет, долги по зарплате огромные. Вот народ и стал увольняться. Я сам прекрасно знаю, о чем говорю, хорошо помню: местные все как один на натуральное хозяйство перешли. Совхоз неподалеку был, так он развалился, а люди на его земле огороды распахали. Отдыхающие сюда еще не ездили. Криминальная обстановка была ой-ой какая – банды формировались, которые поезда грабили, машины на трассе отнимали. Если кто из водителей автомобиль добровольно, так сказать, не отдавал – ему пулю в голову, и все. У здешних пожарных, коих всего два расчета осталось, была всего одна колымага. Они тогда на ней покатили и – сломались. В общем, пока чинили да ехали, сгорели Ларкины.
– Жесть, – поежился Юра. – Их могли спасти…
– Почему они не выбежали на улицу? – удивилась Аглая.
– Потому что Ивана Михайловича, Веронику Петровну и Галю отравили снотворным, – объяснил Виктор. – Эксперт легко определил, что отец, мать и дочь скончались до того, как вспыхнул огонь, – у них в легких не было копоти. Вывод: они не дышали, были мертвы, когда преступник поджег дом, чтобы скрыть следы.
– И кто же он? – спросила Анна Семеновна.
Могутин налил в кружку чай.
– Неизвестно. Сначала заподозрили Машу, ведь девочка в момент пожара отсутствовала. Она вернулась, когда на пожарище уже работала милиция, соврала, что ездила в Питер, мол, хотела узнать условия поступления в мединститут. Ложь раскрылась сразу: во‑первых, старшие Ларкины никогда бы не отпустили девочку-подростка одну в большой город; во‑вторых, поступать Маша должна была только через год, ей еще предстояло учиться в выпускном классе; и в‑третьих, билет в город на Неве она не покупала.
– Во дает! – покраснела Аглая. – Ее из приюта взяли в семью, а она так людей отблагодарила.
– Может, с ней плохо обращались? – подал голос Алексей. – Например, били. Некоторые приемные родители перед посторонними уси-пуси изображают, а дома звери. Лупят детей так, что на виду синяков нет, или по-другому издеваются, морально.
