Разумеется, Ярослав немедленно согласился. А кто бы не согласился?! Нашли дурака: ради верности какой-то девчонке (которой вдобавок зона светит) под статьёй ходить!
Ничего страшного, Вика останется в его памяти – не совсем, правда, приятным воспоминанием, учитывая окончание их романа.
А для дальнейшей жизни он другую себе найдёт, раз такая получилась оказия.
Интересно другое. Столь драматические события в жизни Ярослава происходили в квартире его родителей в городе М. глубокой ночью с пятницы на субботу, когда никаких наркотиков в жизни Виктории ещё не случилось. Когда она, счастливая, позировала перед объективами видео– и фотокамер рядом с новеньким «Гольфом» в разноцветных шариках. Когда Павлик вёз её вечером в столичную квартиру на Рижской. Поэтому если бы Ярослав не отрёкся от своей невесты сразу и безоговорочно, а показал бы, грубо говоря, что у него есть яйца не только для того, чтобы трахать проституток – если б повёл себя, как мужчина, и, для начала, позвонил в Москву Вике, рассказал о случившемся, он мог бы предупредить её, и наша история повернулась бы совсем иным боком. Но он не дёрнулся, не упредил, даже номер невесты не набрал, чтобы поинтересоваться, как она там.
Поэтому на следующее утро, в восемь утра, в компании другого предателя, Павлика, Вика, ни о чём не подозревая, отправилась верхом на только что подаренном ей троянском коне навстречу своей судьбе.
Юрий Иноземцев
Всё, что поведала Юрию Вика, он тем же вечером пересказал отцу, Владиславу Дмитриевичу Иноземцеву, как раньше сообщил о вновь обретённой дочери.
Сначала Юра воздел руки в свойственной эмигранту непонятливости: «Да как такое может случиться?! Чтобы человек заказал – как водку в ресторане заказывают – уголовное дело против другого человека?!»
– О-о, – протянул отец с чувством превосходства, свойственным жителям метрополии (по отношению к уехавшим и оторвавшимся от нашей действительности), – в России теперь очень многое позволительно. Были бы власть и (или) деньги. Поэтому данная история меня совершенно не удивляет. Странно только, зачем Вилен столь сложный способ избрал. Мог бы нанять отморозков, чтоб выстрелили Вике в спину, как Немцову, или избили, как журналиста Кашина.
Юра и про Немцова, и про Кашина знал – был подписан в Сети на русскоязычные СМИ и новостные сайты. Поэтому не стал далее сотрясать воздух своим возмущением, а перевёл разговор в деловую плоскость.
Они сидели на кухне в квартире папани на улице Дмитрия Ульянова и распивали чаи. Владик в силу возраста не употреблял больше спиртного – и Юра, зная собственную слабость к алкоголю, тоже себе не позволял. Америка – страна жёсткая. Пьющий, а тем паче эмигрант, ни на какой успех там рассчитывать не может. Поэтому Иноземцев-младший даже в отпуске не расслаблялся, не ослаблял поводья. Тем более что требовалось действовать. Как-то спасти Вику. Дочку. Наверное, дочку.
Старик отец припечатал: «Вилен всегда – а я с ним с пятьдесят третьего года знаком, с первого курса, с ума сойти, как долго! – был жуком, прохиндеем, карьеристом. Но я не думал, что он может так по-подлому мстить. Бросить невинного человека в тюрьму. И кого? Девчонку, которая ему во внучки годится! Нет, я с ним встречусь! Я всё ему выскажу!»
– «Выскажу»! И думаешь, батя, ты его этим проймёшь? Нет, надо найти что-то в его жизни, чего он испугается. Заставить его дать с Викой обратный ход.
– А чего может испугаться человек на пороге восьмидесятилетия? – резонно возразил отец. – Уже и смерти не так боишься, как в молодости, да и боли физической – знаю по себе.
– Может, что-то было в жизни такое, чего он стыдится, чего не хотел бы вспоминать?
– Вилен всегда был закрытым парнем, очень себе на уме. Он напрямую никогда не говорил, где служит, чем занимается. Но по каким-то намёкам, словечкам, я понимал: работает он в ка-гэ-бэ. Как тесть его, генерал Старостин. А такие люди порочащих их следов не оставляют – по крайней мере, на поверхности.
– А что, если я всю эту ситуацию сделаю достоянием гласности? И то, как Валерия Кудимова в пятьдесят девятом Жанну Спесивцеву убила. И то, как внучка Жанны Вика постаралась сейчас Кудимовой отомстить. И как, в свою очередь, попалась на месть Вилена. Я всё-таки по образованию журналист. И связи, наверное, сохранились, с кем я в восьмидесятые работал. И с иностранными корреспондентами, кто в Москве аккредитован, я знаком. Кое-кого даже в Штатах русской литературе учил.
Владислав Дмитриевич развёл руками.
– Зыбкая история получается, неосязаемая. Никаких доказательств, что Вилен в деле Вики замешан, кроме тех слов конвойной, а их ни к протоколу, ни к статье не подошьёшь.
Так ни до чего и не договорившись, разошлись по комнатам спать.
Квартира, хоть и содержал её аккуратист-отец в идеальном порядке, без присутствия женщин хирела. Пахла казармой и старостью.
Юра полночи проворочался в своей комнате, неотступно думая о Вике и её судьбе. Не спалось, было душно, шпарили батареи, и воздух в центре Москвы был несравним по чистоте с его калифорнийским городком. Едва забылся – под утро приехала мусорка, загремела во дворе баками.
Но проснулся он с готовым решением: надо идти к Вилену Кудимову и не пугать его, не шантажировать – напротив, взывать к старой дружбе, милосердию и добрым чувствам.
Он поделился своей идеей с отцом. Владислав Дмитриевич просыпался обычно рано, варил в турке бесконечный кофе. Он сразу же подхватил: «Правильно! Тем более я тоже кое-что вспомнил».
Виктория Спесивцева
В то же самое время мне доставили в камеру распечатанное на бумаге электронное письмо Ярика – есть теперь в СИЗО такая услуга. Но лучше б её не было. Равно как и Ярика в моей жизни.
Потому что письмо его было витиевато, словно змея, и холодно, как лёд. Оно гласило:
Дорогая Вика,
надеюсь, что я покуда могу называть тебя «дорогой» – в память о наших встречах, которые длились, с ума сойти, более пяти лет. Я очень сожалею, что с тобой случилось то, что случилось. Если б ты со мной посоветовалась перед тем, как приниматься за то дело, за которое ты взялась, я бы твёрдо и однозначно сказал тебе: «Нет, ни в коем случае! Не надо связываться с наркотиками». Но ты – не знаю, по глупости или по неосторожности – взялась за то, за что взялась. Что ж, очень зря.
Срок, который тебе грозит, слишком громадный, даже с учётом возможного УДО
[22]. А вероятность того, что тебя оправдают на суде, слишком, исчезающе мала – в наших судах, к сожалению, выносится не более двух процентов оправдательных приговоров по уголовным делам. Поэтому я не могу позволить себе и дальше связывать свою судьбу с тобой. Я совсем не похож на жену декабриста, и глупо рассчитывать с твоей стороны, что я поеду за тобой в Сибирь (или куда там тебя отправят). Поэтому давай будем считать это письмо нашим прощанием. Согласись, у нас с тобой было в жизни немало хороших моментов, поэтому давай не помнить зла, а хранить в памяти только их. Могу заверить тебя, что вряд ли я тебя забуду – а теперь:
