Крыльцо храма Додолы и Дыя выходило на глухую стену, возле которой рассевшиеся на кошме девицы неторопливо мездрили большущие лосиные шкуры. Небрежно ответив на их поклоны, Викентий нашел распахнутые ворота, вышел в похожий на бревенчатое ущелье второй двор, чертыхнулся и похромал по нему.
С точки зрения обороны город был выстроен безупречно. Враг, прорвавшийся в одни ворота, должен был долго и муторно прорываться по кругу через всю крепость, чтобы просто дойти до следующих дверей. Вот только выходить из внутренних строений наружу приходилось тоже долго и муторно. Пока Викентий добрался до внешней стены, у него опять разболелась нога, и ступать на нее стало крайне неприятно. Наконец он увидел входные ворота, поднялся наверх, на просторную боевую площадку со множеством направленных наружу и вдоль стен бойниц для лучников.
Дый стоял здесь, могучий и мрачный, в темно-красном плаще, в кожаной кирасе с золотыми неизвестными Викентию рунами, идущими по груди и плечам. На голове бога красовался меховой шлем с серебряными пластинами, седая борода была заправлена в два нефритовых кольца и свисала на грудь толстым плотным жгутом. Точно так же, но только в золотые кольца, правитель Чердыня заправил волосы. С его широкого, украшенного золотыми пластинами пояса свисали два ножа и булава с железным звездчатым навершием, а руки опирались на огромную секиру. Причем секиру – нефритовую!
– И что тут? – Растолкав окружающих бога воинов, Викентий пробрался вперед, выглянул через бойницы.
Снаружи происходило что-то странное. Там, на удалении примерно двух сотен метров, покачивалась плотная стена белого густого тумана. На самом краю этой белой дымки тут и там стояли одетые в меховые балахоны шаманы – мерно стучащие в бубны, протяжно воющие, мелко подпрыгивающие. Их волосы ниспадали множеством мелких косиц с вплетенными в них лентами, ремешками, костяшками и веточками, на поясах покачивались ивовые диски с нитчатыми «ловцами снов», мешочки, звериные челюсти…
Викентий повернул голову к правителю Чердыня.
– Они пытаются разрушить защитное кольцо, – негромко поведал Дый. – Каждую весну я самолично трижды опахиваю город, а затем моя любимая супруга, Додола, сестры Триглава и Макошь и чердынские ведьмы заговаривают борозду на защиту от порчи, сглаза, болезни и чуждого колдовства. Оборотни не в силах ни пройти через этот круг, ни послать в него лесных зверей. Их чары разрушаются, звери обретают свободу и разбегаются, мороки развеиваются, проклятия не долетают до стен. Поэтому лесовики созвали своих самых сильных шаманов и разрушают обережные чары.
– Так чего же вы смотрите?! Их нужно перебить!
– Не все так просто, сварожич, – покачал головой бог-громовержец. – Чем дальше борозда, тем больше земли под защитой, тем граду спокойнее. Посему вскопал я ее так далеко, что стрелой не достать.
– Так выйдем и врежем по лесовикам, дабы и саму дорогу сюда забыли!
– Их многократно больше, нежели нас, сварожич, – вместо Дыя ответил пожилой воин. – Коли в тумане таится засада и кинется на вышедших воинов, нам придется закрыть врата, дабы не пустить оборотней в город. И все мужи, кто останется снаружи, погибнут.
– А вы что, собираетесь жить вечно?! – оскалился на него Викентий. – Ну-ка, дай сюда…
Бог воинов снял с пояса сварожича палицу, повесил себе на пояс, вытянул у него топорик, взял щит и копье. Смертный перечить богу не рискнул, лишь глянул на Дыя за поддержкой:
– А как же я?
– А ты будешь стоять здесь и бояться! – громко ответил Викентий, отступил к лестнице, окинул воинов хмурым взглядом. – Запомните раз и навсегда, славяне! Лишь тот имеет право жить на своей земле, кто готов в любой день и час без колебаний жизнь за ее спокойствие отдать. Плевать на то, уцелеем мы или нет в этой схватке. Главное, чтобы сдохли чужаки, на нашу землю ступившие! Нет большего позора, чем стоять, смотреть на врага у твоего порога и ничего не делать! Никто не живет вечно. Так умрем со славой! За мной, сварожичи! Открывайте ворота!
Отчаянно хромая на больную ногу, реконструктор спустился вниз, вошел в арку ворот. Створки медленно поползли в стороны. Викентий пристукнул древком копья о землю:
– Во славу Одина! – и вышел на свет.
Приволакивая ногу, он двинулся в сторону ближнего шамана, с наслаждением ощущая, как шипит и пузырится в жилах кровь, разгоняя по телу волну ярости, как душа наполняется восторгом от предвкушения новой, безнадежно смертельной схватки, как сердце разрывается неодолимой мощью от того восхищения, с которым смотрят на него многие десятки славян, столпившихся на стене, как исчезает боль в стремительно крепнущей ноге.
– По-о-оберегись!!! – Викентий с силой толкнулся левой ногой и стремительно ринулся вперед. Вскинул щит, принимая на него шелестящий рой стрел с тяжелыми каменными наконечниками, опустил, с широкого замаха метнул копье: – Лови!
Копье описало короткую дугу и легко пронзило шамана, воткнувшись в землю за его спиной. Викентий резко повернул голову, посмотрел на другого колдуна, широко ему улыбнулся. Поймав взгляд кровожадного Одина, чародей лесовиков осекся и торопливо попятился, растворяясь в тумане.
Снова взвыли стрелы, застучали по вскинутому щиту и обнимающему ногу лубку. А вслед на ними из белой пелены вырвалась целая толпа одетых в шкуры лесовиков. Но это были всего лишь смертные… Великий Один выхватил из-за пояса топорик, вскинул его и щит и оглушительно, торжествующе захохотал.
Лесовики, словно споткнулись, замедлили шаг и вместо того, чтобы скопом накинуться на смельчака, стали обходить его справа и слева, пытаясь взять в кольцо. Но не тут-то было! Выбегающие из города чердынцы быстро пристраивались рядом с Викентием, смыкая щиты в стену и выставляя копья. Ненадолго возникло зыбкое равновесие. Лесовики не решались напасть, сварожичи просто держали строй.
– Убейте старшего! – громко приказал кто-то из толпы лесовиков.
Воины в шкурах зарычали и принялись метать копья.
– Вот хрень… – Викентий опустил голову и присел на колено, полностью прячась за щит, удерживая его плечом и топорищем. Деревяшка затряслась, затрещала, захрустела. Воин ощутил холодное прикосновение к пояснице, удар в ступню, по голове, по колену и резко распрямился, отшвырнул растрескавшийся, переломанный щит, отмахнулся топориком от одного копья, от другого, левой рукой нащупал на ремне палицу, дернул, отмахнулся…
Поток копий иссяк, и Один, передернув плечами, скрестил перед собой оружие:
– Чего ждете, волчата?! Вам приказано меня убить!
Лесовики хищно взревели, кинулись вперед…
Весело фыркнув, Викентий отбросил палицей чужую дубинку, тут же ударил топориком, откачнулся от каменного топора, отбил другой, что есть силы засадил палицей по ребрам, по вскинутой руке, топориком перебил другую, отмахнулся от брошенного ножа, с замаха рубанул топориком в центр близкого щита, надеясь пробиться лезвием до держащих рукоять пальцев, поднырнул под взмах вражеской палицы, ударил своей по колену лесовика, добавил топорищем – в открытый живот и снизу вверх в челюсть.
