Первый день после победы над оборотнями бог войны банально проспал. Бессонная ночь и напряженная работа до нее дали о себе знать. На второй – хозяева города его просто не отпустили. Чердынцы желали устроить пир в честь великого Одина, спасшего их свободу. Викентий, понятно, не стал отказываться. Хмельные пирушки он любил ничуть не меньше, чем хорошие драки.
– Пошли, – кивнул молодой человек, и они все вместе шагнули из тяжелых тесовых дверей на крыльцо: громовержец Дый, обнимающий гостя за плечо, и великая Додола, в свободном замшевом платье и высоком, усыпанном самоцветами кокошнике по другую сторону от супруга.
– Это храбрый Один, дети мои! – провозгласил правитель города, и собравшиеся перед хоромами чердынцы вскинули руки:
– Любо Одину! Слава великому Одину! Храбрецу слава, слава, слава!!!
Викентия буквально ударило этой волной восхищения, обдало жаром, закружило голову, словно от бутылки водки, взбодрило – и одновременно перехватило дыхание, а в жилах запенилась, зашипела пузырьками кровь.
«Тебе все это еще понравится, – вдруг вспомнились Викентию слова бога Похвиста. – Без этого всего мучиться станешь, словно от жажды…»
Пришелец из будущего взял со стоящего на крыльце стола ковш, зачерпнул из бадейки чего-то желтого, пенящегося и вскинул над головой:
– Слава храбрым чердынцам, не дрогнувшим перед армией непобедимых оборотней! Любо!
– Любо-о-о-о!!! – восторженно отозвалась толпа.
Викентий отпил сладковатую жидкость из ковша – и понял, что это отнюдь не сыто и даже не квас, а что-то всерьез хмельное, как хорошее вино.
Победный пир нравился ему все больше и больше.
Непривычным в гулянье стало то, что единственным столом оказался водруженный на крыльце, за которым восседали боги. Для всех прочих по двору были расставлены бочки с хмельной брагой, соленой рыбой, грибами, огурчиками, яблоками и капустой. Чердынцы черпали пенную жидкость ковшами, кому сколько хотелось, кричали здравицы правителям города и их гостю, набирали закуски, отходили к стенам или собирались в компании. Слышались громкие мужские голоса, женское хихиканье, кое-где возникали споры, где-то раздавался хохот.
Дав людям подкрепиться и утолить первую жажду, Дый поднялся, хлопнул в ладоши.
Откуда-то снизу слуги выволокли к бочкам огромный серый валун, разошлись.
– Слушайте меня, дети мои! Все мы убедились в могуществе несокрушимого Одина, бога войны! Что может быть лучшим его воплощением, чем крепкий, несокрушимый кремень? Я и любимая супруга моя великая Додола повелеваем поставить сей валун в чердынском святилище знаком гостя нашего, храброго Одина, дабы каждый мог поклониться богу сему, выказать ему благодарность и уважение и сотворить положенные требы!
– Любо великому Дыю! Слава Дыю! Слава Одину! – снова воодушевились смертные.
Викентий осушил ответный ковш, наклонился к богине, негромко спросил:
– Вы ставите в святилище камни, великая Додола?
– Камни вечны, как сами боги, – ответила женщина. – Что может быть лучшим воплощением нас, бессмертных и всемогущих, нежели священный камень?
– Истинно так, – согласился Викентий. – Крепче людей может быть только гранит или кремень.
Хозяйка Чердыня улыбнулась, и гость снова потянулся к ковшу:
– За тебя хочу выпить, прекрасная Додола! За руки твои чудесные, что раны мои столь быстро исцелили.
– Благодарю тебя, храбрый Один, за уважение, – кивнула в ответ женщина. – Тебя исцелить мне удалось, а вот одежду твою – нет. Посему хочу сделать подарок той неведомой красавице, что вышивала для тебя погибшую в битве куртку. Поклон ей и наша благодарность.
Додола расстегнула поясную сумку, достала из нее жемчужное ожерелье в три длинные нитки и положила перед гостем.
– Благодарю тебя, великая богиня, – кивнул Викентий. – Красавицу эту зовут Уряда…
Он полуприкрыл глаза, пытаясь воскресить образ порубежной селянки – и понял, что совершенно ее не помнит! Всего лишь одна из многих, многих и многих девушек, с которыми он успел развлечься в своей жизни.
– Я заговорила украшение на любовь и удачу, – поведала Додола. – Это именно то, что нужно каждой лебедушке.
– Я передам твой подарок мастерице, – пообещал воин.
Пир между тем продолжался – слуги начали выкатывать полные бочки браги и корзины угощения взамен опустевших, выносили вязанки копченой рыбы и окорока буженины. Юные девушки сменили угощение и на крыльце, убрав со стола вяленых и жареных пескарей, капусту, яблоки и грибочки. Вместо них появились блюда с цельнозапеченной белорыбицей, гусями, мясной вырезкой.
– Встань, храбрый Один, – попросил бог грозы и тоже поднялся. – Ты, великий бог войны, спас город наш от погибели верной. И за то от Чердыня всего дозволь подарок тебе искренний понести…
– Охренеть… – только и выдохнул Викентий, увидев в руках могучего Дыя роскошный боевой пояс. Широкий, почти в две ладони, с наклепанными поверх кожи серебряными пластинами, причем в центре каждой желтел янтарный глазок; с несколькими петлями и крючками для оружия, с поясной сумкой, украшенной золотыми снежинками, и двумя ножами разной длины.
Поддавшись порыву, он крепко обнял правителя города, а потом вышел к ступеням и вскинул пояс над головой, демонстрируя награду смертным.
– Любо-о-о!!! – вскинули ковши мужчины и женщины. – Слава Одину!!!
Теперь Викентий мог вернуться к столу и наконец-то спокойно поесть. Он вытянул ножи – один из которых оказался железным, а другой обсидиановыми, одним наколол мясо, другим отрезал ломтик, перекинул в рот. Отрезал, покушал. Наколол, отрезал… На губах бога войны возникла улыбка. Впервые за минувшие дни он ощутил себя нормальным человеком.
Да и ожерелье теперь нашлось куда убрать.
– Твое здоровье, великий Дый! – поднял ковш с хмельным медом пришелец из будущего. – Я рад встретить здесь столь славного мужа и хорошего друга! Ради этого стоило одолевать века и версты! Да прогремит твое имя в вечности! Любо Дыю!
– Слава-а-а!!!
Как-то незаметно исчезла великая Додола, испарились служанки, а бадейки с медом меняли уже крепкие молодцы. Один и Дый пили и закусывали, обнимались. Что-то рассказывали друг другу, что-то обещали…
…а потом Викентий проснулся в своей постели, раздетый и накрытый теплой, но колючей кошмой.
Молодой человек рывком поднялся – и облегченно перевел дух. Его пояс находился здесь, это был не сон. Мало того, он обогатился вставленным в петлю правленым топориком на новой рукояти, палицей с ребристым гранитным навершием и легким кистенем на плетеном ремешке.
– Мечта… Теперь живем!
Викентий тряхнул головой – но она, как это ни странно, не болела. И тем не менее на скамье у стены для гостя была заботливо приготовлена мисочка с квашеной капустой.
