– Вот в дороге и подкуешь, – сказал Кирилл. – Вы с Кузьмой сегодня же возвращаетесь в Россию. Вот вам деньги на дорогу. Здесь и на еду хватит, и кузнецу заплатить. Только языки зря не распускайте и по ночам не ездите.
Напутствовав таким вот образом возниц, Углов облачился в свой щегольской камзол и отправился представляться российскому посланнику.
Граф Ланской принял надворного советника не сразу. Оно и понятно. Его имя было совершенно не известно дипломату. В начале разговора граф держался довольно холодно. Как видно, он принял Углова за очередного русского дворянчика, приехавшего в блестящую европейскую столицу в поисках развлечений.
Однако, прочитав бумаги, полученные Угловым в Преображенском приказе и скрепленные подписью могущественного графа Толстого, посланник взглянул на надворного советника иначе.
– Стало быть, вы, сударь, намерены встретиться с графом Сен-Жерменом и учинить ему допрос? – спросил он.
– Не совсем так, ваше сиятельство, – отвечал Углов. – Допрос Сен-Жермену мы точно учинить желаем, но таковое действие нельзя производить сразу. Вначале нам надобно собрать сведения, уличающие оного графа в злодействе.
– Но с чего вы взяли, что Сен-Жермен причастен к смерти нашего государя? – недоумевал Ланской. – Учтите, что граф – фигура весьма влиятельная. Он пользуется расположением императора Карла.
– О злодействе Сен-Жермена я имею надежное свидетельство от знающего человека, – заявил Углов. – Да и граф Толстой тоже в этом убежден. Но вы меня, как видно, не совсем верно поняли, граф. Я не собираюсь предъявлять Сен-Жермену никаких обвинений, устраивать здесь формальное дознание. Граф Петр Андреевич дал мне самые широкие полномочия. Я должен узнать как можно больше о деятельности Сен-Жермена против российского трона, затем проверить эти сведения. Если я вполне буду убежден в преступности оного графа, то могу действовать по своему усмотрению, тайно схватить его и доставить в Петербург или казнить на месте.
– Да, полномочия действительно самые широкие, – согласился Ланской. – Почти такие же, как и у самого графа Толстого. Но как вы намерены убедиться в преступности либо невинности графа? Вы собираетесь допрашивать его, используя пытку?
– Это вовсе не обязательно, – ответил Углов и покачал головой. – У меня есть собственные методы. Позвольте оставить их в тайне. Мне нужно лишь ваше содействие в том, чтобы ввести меня и моих помощников в тот круг, в котором вращается Сен-Жермен.
– Что ж, это возможно, – сказал посланник. – Граф вхож в самые аристократические салоны Вены. Значит, я должен ввести вас и ваших людей в высшее общество империи. В качестве кого вы хотите туда войти? Как доверенные люди графа Толстого?
– Вы, наверное, шутите, граф, – ответил на это надворный советник. – Ежели бы вы сделали таковое объявление, это было бы то же самое, как если бы громко провозгласили: «Берегись, Сен-Жермен, прибыли твои судьи!» Нет, огласка мне совершенно не нужна. Давайте сделаем так. Вы представите меня как доверенное лицо новой государыни Екатерины, человека, присланного для ведения переговоров с императором Карлом о заключении союза против турок. Такое объяснение не должно вызвать подозрений. Ведь всем известно, что покойный император Петр Алексеевич долго добивался такого союза. Одного из моих помощников можно представить как талантливого инженера и ученого, готового удивить европейцев своими открытиями. А второго – как одного из первых русских живописцев.
– Вот как? – удивился Ланской. – Но ведь такая репутация должна быть доказана! А вдруг обстоятельства потребуют от ваших помощников показать те знания и умения, каковыми они себя на словах наделяют? Тогда им грозит быстрое разоблачение!
– Не беспокойтесь, граф. – Углов усмехнулся. – Мои люди многое знают и умеют. Разоблачение им не грозит. Итак, давайте обсудим, как и когда мы сможем войти в высший круг венского общества.
Двадцать шестого марта в главном императорском дворце Хофбург давался пышный бал. Он назывался весенним и был посвящен приходу лучшего времени года. По церковному календарю шел Великий пост, но император не слишком строго придерживался ограничений, предписанных им, и решил не обращать на это внимания.
Едва только смерклось и на небе высыпали первые звезды, к парадному крыльцу дворца начали съезжаться кареты участников бала. Слуги в красных с золотом ливреях спешили к каретам, чтобы помочь гостям выйти из них. Дамы, украшенные драгоценностями, и кавалеры в роскошных камзолах устремлялись по лестнице вверх, в главный зал дворца.
Здесь огоньки тысячи свечей превращали ночь в ослепительный день. Слышался сдержанный говор. Слуги сновали меж гостями, разнося шампанское. Оркестр еле слышно настраивал инструменты.
В одной из групп гостей, самой многолюдной, привлекал внимание коренастый широкоплечий человек, одетый с изысканной простотой. Даже пристально вглядевшись в его лицо, трудно было сказать, каков же возраст этого мужчины. Иногда наблюдателям казалось, что он уже стар, ему далеко за пятьдесят. В другой раз сей господин, напротив, выглядел совсем молодым.
Так же неуловим был цвет его глаз. Одни люди утверждали, что они серые, другие – что зеленые. Некоторые вообще заявляли, что человек этот умеет менять их тон.
Это был знаменитый граф Сен-Жермен. Вокруг него собрались самые известные люди, находившиеся на балу, – министры, маршалы, именитые аристократы. Здесь же находились французский посол герцог Бель-Иль и английский – лорд Бентли.
Украшением этого кружка знаменитостей стали несколько прекрасных дам. Ввиду присутствия таковых разговор шел пока что вокруг предметов легких и изящных – новой итальянской оперы и работ венецианских мастеров, приобретенных императором в ходе поездки в свои итальянские владения. Впрочем, знаменитый дипломат, алхимик и оккультист – именно в таком качестве граф Сен-Жермен был известен при дворах европейских монархов – высказывал глубокие суждения и по этим куртуазным предметам.
К кружку избранных особ приблизился русский посланник граф Ланской в сопровождении трех мужчин.
Он подошел к министру иностранных дел империи барону Валленштайну, отвесил ему церемонный поклон и произнес:
– Вот, барон, хочу воспользоваться случаем, чтобы представить вам моего соотечественника Кирилла Углова. Господин Углов является доверенным лицом государыни императрицы Екатерины Алексеевны и послан ею к вам с одной важной миссией, о которой он позже вам сообщит. Заодно рекомендую обществу еще двух гостей из России: инженера Игоря Дружинина и живописца Ивана Углова.
– А что, разве в Московском царстве водятся инженеры и живописцы? – спросил французский посланник. – Правда, император Петр приучил нас к тому, что в его царстве имеются хорошие полководцы и даже моряки – недаром они смогли одолеть шведский флот. Но об инженерах и тем более мастерах кисти мы до сих пор не слыхали.
– Позвольте вам сказать, герцог, что вы ошибаетесь, – отвечал Кирилл Углов. Он говорил на родном языке герцога Бель-Иль весьма чисто и быстро, правда, с каким-то странным произношением. – Начну с того, что наше государство уже давно не называется Московским царством. Великий император Петр Алексеевич, которого вы только что упомянули, превратил свое царство в империю, столицей он сделал не Москву, а город Санкт-Петербург. А что касается до знатоков инженерных и живописных наук, то их у нас до недавнего времени и правда не было. Но мы изучили все европейские науки и искусства и теперь сами можем показать свои таланты в сих областях. Мои спутники с немалым удовольствием вам это докажут, как только представится случай.
