– Придурок!
Вопль вырывается, когда Грин, рисуясь, обгоняет очередной автомобиль и подрезает меня. Я резко поворачиваю ближе к тротуару, с трудом избежав столкновения с каким-то потрепанным «жучком», и сбрасываю скорость.
– Что ты делаешь, мать твою?
Он едет рядом со мной и проникновенно таращится поверх очков:
– Прости, немного увлекся… А ты не хлопай ушами: вдруг на нас нападут? О чем это ты задумалась?
– Не твое дело, понял? И надень шлем, или я сейчас врежу тебе! К лоун!
Интересно, а есть девушки со сверхспособностью нормально общаться с бывшими? И как стать одной из них? Дэрил рядом совсем недолго, а я уже на взводе, как во время месячных. Впрочем, может, лучше сразу приобрести сверхспособность влюбляться в адекватных парней?
– Какая-то ты сегодня сердитая.
Сердитая. Чуть не убил меня, а я сердитая.
– Ты же знаешь, я не люблю подобные шутки! – кричу, без проблем перекрывая рев моторов. – Дэрил, я непременно пожалуюсь…
– Ну ладно, ладно… – Он чуть-чуть снижает скорость. – Извини. Хочешь, зарулим в кафе-мороженое Роббинса? Я…
– Пошел ты, Дэрил! Не хочу.
– А если черничное, м-м-м?
Я устало вздыхаю. И понимаю, что чем спокойнее я буду говорить, тем внимательнее он будет меня слушать. Всегда так и надо поступать. Просто я забываю об этом.
– Дэрил, какое мороженое? Я уже лишилась крыльев и не хотела бы остаться без ног! И… хватит. Перестань делать это. Это дохлый номер. Более дохлый, чем Вуги.
Дэрил отнимает от руля одну руку и прикладывает ее к левой стороне груди.
– Ох, Эш… сердцеедка, ты ранишь меня!
Он пытается свести все к шутке? Разрядить обстановку? Правильная мысль, значит, еще соображает. Я усмехаюсь, подъезжаю поближе, и Дэрил легко перестраивается в соседний ряд.
– Правда, что ли? – Я решаю поддержать шутку. Но шутки…
– Нет, – отвечает он спокойно и холодно. Без тени игривости. Это даже сбивает с толку, и мое замешательство наверняка отражается на лице.
– Э-м-м…
Дэрил смотрит на меня еще пару секунд и наконец со странным омерзением кривит губы:
– Да ладно, Эш. Спасибо за подтверждение догадок. У тебя другие интересы.
Нет. Все-таки растерял мозги.
– Да ну?
– Да. Только будь осторожна: вдруг у интересов вместо члена щупальца? И кожа в истинном обличье зеленая, как и у всех этих гуманоидов? Перестрелять бы их, долбаных…
Я ускоряюсь и въезжаю прямиком в ближайшую лужу – так, что Дэрила обдает мощным потоком грязной воды. Теперь он отплевывается и ругается где-то позади, а я до предела выжимаю скорость и поворачиваю на другую улицу. Так делать нельзя, напарник должен быть рядом, мало ли что. Но, проклятье, это просто невыносимо!
Я уезжаю все дальше. Пусть поищет меня в закоулках.
Вдоволь попетляв, я останавливаюсь и слезаю с мотоцикла: впереди уже видны мэрия и площадь. Утром всюду сновали рабочие и военные, а теперь – совершенно пусто. Удивительный контраст: в центре обычно шумно, а тут стоит полная тишина и только колышутся тревожные желтые ленты. Раньше так не было. Никогда. Впрочем, раньше на стене не красовалась эмблема партии Свободы. Интересно, кто и какой краской ее нарисовал, что ее не берут лучшие растворители?
Я перешагиваю через закрепленную в проходе железную цепь и иду по мостовой. О недавней бойне уже ничего не напоминает: кровь смыли, обломки убрали. Только пьедестал, где недавно возвышался Морган Бэрроу, торчит на прежнем месте, напоминая гигантский гроб. И фонарь остался – кривой и страшный. Вряд ли еще он сможет гореть.
Взгляд невольно задерживается на буревестнике «свободных». Черная птица с заостренными крыльями, белый прямоугольник незнакомого мира, в который птица рвется. Это придумал Гамильтон. Раньше эмблемой партии был подсолнух. Поговаривают, потому что прошлый их главный тоже был с Юга.
Мой взгляд смещается. И только теперь я понимаю, что нахожусь на площади вовсе не одна.
– Эй.
В отдалении, у пустого пьедестала, стоит человек в длинном потрепанном джинсовом плаще. Странно… как я не заметила его раньше?
– Здесь нельзя находиться посторонним. Это я вам! Эй!
Он оборачивается.
Знакомые серо-синие глаза, темно-русые волосы, подбородок, поросший мягкой щетиной. В руках – этюдник и карандаш. Чокнутый Художник? Герой моего дневника? Только сейчас я понимаю, что почти не встречала его где-либо, кроме набережной. Почему сегодня он забрел сюда?
– Вы что-то сказали, мисс?
Я подхожу к нему. Он, наклонив голову к левому плечу, смотрит на птицу.
– Да. Уходите. Площадь временно закрыта, завтра все будет как раньше.
Он отстраненно улыбается, будто складывая мои слова в невидимую шкатулку. Оценивая и бракуя.
– Не будет.
– Простите, что?
– Почему везде цепи? Здесь что-то случилось? – Теперь он смотрит на меня в упор. Улыбки уже нет. – В воздухе пахнет кровью, мисс.
Внезапно я без особого удивления понимаю: он что-то знает. Не представляю, откуда, но знает и, возможно, больше, чем я. В газете, разумеется, нет настоящих подробностей, да и Художник не похож на человека, который читает газеты. Но можно не сомневаться: он ждет реакции. Проверяет, солгу я или нет. А у меня нет настроения и сил врать.
– Да, случилось. Все плохо. Вчера здесь действительно была кровь.
Я чеканю каждое слово, не отводя от него взгляда. А следующие фразы получаются какими-то жалкими, почти умоляющими:
– Не приходите сюда лучше. Все может повториться. Я бы взорвала это чертово здание вместе со всеми, кто…
– И что будет дальше?
– Когда?
– Когда взорвете.
– Не знаю. Но, наверное, станет лучше.
Он раздумывает. Мне, как и всегда, не по себе, когда я нахожусь рядом с этим парнем. Вечно молодой. Вечно рисующий. Еще один символ того, что в Городе ничего не изменится.
– Это мало поможет. Глупые методы, – наконец изрекает он.
Я выхожу из себя:
– Так, может, щелкнете пальцем и воскресите наших мертвецов? Это умнее?
Я замечаю, что он, чертов клоун, почему-то медлит, прежде чем покачать головой, точно издевается. Впрочем, скорее всего, он просто псих.
– Прошлое необратимо.
– Значит, есть другие предложения?
Но он не реагирует на мой резкий тон. Возникает почти неприкрытое желание: схватить его за шиворот и потащить в ближайший полицейский участок.
– У вас их достаточно. Главное – убить врага.
