– Оба. Вон. Я не буду повторять дважды.
Я напряженно перевожу взгляд с Гамильтона на Глински и жду, что случится раньше – хлынет кровь из перерезанного горла или брызнут мозги из пробитого черепа. В голову приходит мысль: хорошо бы одновременно. Тогда все проблемы закончатся за один раз. Я даже согласна сама вымыть после этого полы на кухне. Но не происходит ни того, ни другого.
– Айрин!
Джон отходит от окна. Он направляется к мужчинам, кладет руки им на плечи и отталкивает их друг от друга – без усилий, как котят. Странно… за несколько секунд, что он приближался, не шевельнулся никто. Точно некберранец остановил время или загипнотизировал всех. Впрочем, не удивлюсь, если он умеет и это. Его глаза встречаются с темными глазами Глински:
– Вы не правы. И… правы.
«Единоличник» всматривается в его лицо, потом отворачивается. Отводит оружие и покидает кухню, оттеснив Хана плечом. Быстро, без угроз. Гамильтон смотрит в пол, опершись рукой о стену. Мы не двигаемся. Становится так тихо, что я слышу ревущую в соседней комнате Кики, у которой, видимо, окончательно сдали нервы.
Я выглядываю в окно: Глински, привалившись спиной к зданию, чиркает зажигалкой, закуривает и выдыхает струйку дыма. Вскоре он исчезает в темноте улицы. Прямая высокая фигура, абсолютно черная, будто вырезанная из бумаги.
– Господи…
Элмайра стоит около меня и все еще трясется. Ее кулаки крепко сжаты, ногти наверняка впились в кожу.
– Что…
Не дослушав, она разворачивается и скрывается за той же дверью, куда убежала Кики. Сработал материнский инстинкт, или она струсила?
– Эшри.
От звука собственного имени я вздрагиваю. Джей Гамильтон кладет на стол какую-то папку.
– Документы по белым тварям. Там ничего интересного. Но если вам нужно…
Сказав это, он будто чего-то ждет. Я спешно отвечаю:
– Спасибо.
– Не за что.
Я замечаю, что его руки слегка подрагивают, а лицо опять побледнело: ранение напоминает о себе. Вчерашнее или… другие? Секунду я колеблюсь, говорить или нет, но все же говорю:
– Не переживайте. То, что он сказал о вас…
Я действительно собираюсь пожалеть его? Ха. Мы оба понимаем, что это бессмысленно. Джей Гамильтон разворачивается и идет к выходу, бросая:
– Вы знаете, что я всегда стараюсь быть честным со своими людьми.
Шеф, опершись обеими ладонями о стол, смотрит на «свободного». Пристально, тяжело, без привычной полуснисходительной улыбки.
– Настолько честным, что готовы пожертвовать парочкой, чтобы избавиться от собственного прошлого?
Словно контрольный в затылок… Но Гамильтон, обернувшись, спокойно отвечает:
– Возможно, Львовский. Но когда-то это предложили вы, а не я. Не забывайтесь.
Хлопает дверь. Шеф сверлит ее взглядом, будто хочет проделать в ней дыру. Бэни, Хан и остальные потихоньку расходятся, переглядываясь. Никто ни о чем не спрашивает, не возмущается, не шепчется. Собаки просто лезут в свои будки.
– Я поправлю петли, не волнуйтесь! – я слышу голос Вуги из коридора и иду в сторону рекреационной или – что для меня звучит проще – гостиной.
Элмайра и Кики сидят на широком подоконнике и смотрят, как падает снег. Света нет, я различаю лишь силуэты на фоне мутно-оранжевого неба. Две склоненные друг к другу длинноволосые головы, два профиля – хищный и по-детски нежный.
– Пора привыкать. Или ты тут не задержишься, как бы ты ни хотела. А ты нам очень-очень нужна. Эти двое…
Кики хватается за голову.
– …рано или поздно сведут Город в могилу. Я не хочу, чтобы первой пострадала ты.
– Но мистер Гамильтон – добрый! И мистер Глински не такой плохой. Папа говорит, дело в шрамах. Не на лице, а…
Кики закрывает глаза ладонями и не видит, как Элм страдальчески морщится. А я – вижу.
– Да. У него много шрамов, которых мы не видим.
– Ты хорошо знаешь, о чем говоришь… Откуда, Элм?
– Ничего я не знаю, Кики, – раздается ее сухой, насквозь фальшивый смешок. – А тебе лучше пойти спать. Ты такая бледная. Оставайся ночевать, я позвоню твоим предкам.
Кики понимает, что ей ничего не расскажут, но покорно принимает очередное проявление материнской любви. Она поднимается и идет к лестнице.
– Спокойной ночи.
Стучат ее быстрые дробные шаги. Элмайра по-прежнему мрачно смотрит в окно, чуть наклонив голову. Я подхожу, сажусь на место Кики и пискляво ее передразниваю:
– Ты хорошо знаешь, о чем говоришь…
Элм пристально смотрит на меня, будто не сразу узнает, и кривит губы:
– Подслушивала?
– Просто стояла рядом и не перебивала.
– Логика… – На этот раз она улыбается. – Да нет, Эш… все, что я знаю, – меня это бесит. То, что происходит. Я хотела бы видеть всех близких счастливыми. Не истекающими кровью. Не ненавидящими друг друга.
Близких.
– И это все?
– Да. – Она смотрит на меня и вдруг как-то сально ухмыляется. – Грин опять к тебе приставал?
– Даже не стану спрашивать, как ты догадалась.
– Где ты его закопала? Лишила классной возможности подрочить на любимого партийного лидера, глупая девчонка.
Она смеется над своей гадкой шуткой, но я делаю вид, что вовсе пропустила ее мимо ушей.
– Ушел домой. А у нас… – перевожу тему, – проблема.
Она продолжает нервно, как-то даже истерично посмеиваться, потом протягивает:
– Пробле-е-е-ма? У нас? Какая новость!
Ее бы встряхнуть сейчас, но она меня ударит. И я просто спокойно отвечаю:
– Я видела антроидов Сайкса. И тех белых роботов. Они искали что-то в сгоревшей библиотеке. В итоге один из антроидов все-таки умыкнул оттуда какую-то папку… И я его не остановила.
Она уже не смеется и внимательно меня слушает. Качает головой, вынося простой вердикт:
– Плохо. Да вот только… это не все проблемы, Эш. – Она подается чуть ближе и говорит чуть тише: – В твоих вещах рылись. В моих тоже.
– Да ладно? Когда?
– Утром, пока мы были у Гамильтона. Я успела немного прибраться. Но комнаты были просто вверх дном, как если бы проводили обыск.
– У тебя… пропало что-то?
Она задумчиво потирает подбородок и хмурится.
– Нет. Посторонних в штабе не было, камеры никого не зафиксировали… И знаешь, я даже не стала поднимать шум. Вообще никому ничего не сказала.
– Почему?
В ее глазах появляется слабый зеленоватый блеск.
