– Вы ведь понимаете, что вы чудом выжили?
Он отвечает с непоколебимой уверенностью:
– Это потому, что я редактор. А это профессия для храбрых…
– Газета не должна была попасть к вам.
– Но мне ведь ее прислали!
– Человек, который сделал это, убит! Будет лучше, если…
Элм тянется за папкой. Но Харперсон ее не отдает.
– Это же сенсация!
Глаза редактора блестят. Ненавижу, когда у него такое настроение. Если он входит в раж, то забывает обо всем на свете, например, о том, что только что едва не обделался.
– Я выставлю это как провокацию. Одним махом задели и правящую партию, и оппозицию! И вы мне поможете. Эшри, возьмите фотоаппарат в том сейфе. Все корреспонденты разбежались…
Мне ничего не остается, как подчиниться, хоть Элм и смотрит на меня озадаченно.
– Снимайте этих роботов. Вот так. Да. И разбитое окно. А теперь меня с топором! Вот, чудесно.
Он позирует мне, выпятив живот, еще минуту и тут же начинает строчить что-то в блокноте. Элмайра нерешительно переминается с ноги на ногу:
– Я вызову копов, ладно? И мы уйдем.
– Конечно-конечно! – Не переставая писать, редактор движется к двери. – Вы же проводите меня?
Элм подбирает с пола его портфель и, взяв его под мышку, идет следом.
– Вейл, извините… домой вы не пойдете. Вам попросту и не удастся туда дойти.
Он прячет блокнот в карман брюк и сердито переводит взгляд с нее на меня.
– Из-за идиотской провокационной белиберды?
– Видимо, да. Пожалуй… поживете под нашей охраной. Пока.
Он жалобно оглядывая кабинет:
– Номер горит, и все эти трусливые гады, мои сотрудники, разбежались!
– Наши компьютеры в вашем распоряжении. Не тревожьтесь.
– А материалы? А жесткий диск?
Я резко выдергиваю из процессора все шнуры, взваливаю его на плечо и подхожу к Элм. Харперсон молча наблюдает за происходящим, а затем качает головой:
– И все-таки я не верю…
Я, если честно, тоже. Что такого в этой идиотской газете, что ее редактора чуть не поджарили? За что убили того гражданского?
– Вейл, дайте, пожалуйста.
Он лезет в папку и брезгливо вынимает листы. Я снова изучаю верхний из них и сразу натыкаюсь взглядом на карикатуру с черепами и костями. Хотя… начитавшись такого, можно и поверить. Особенно учитывая, что…
– Они ничего не говорят. Почти не дают интервью. И эта цензура Глински… – Харперсон продолжает мою мысль. Мы уже стоим в коридоре, он пытается прикрыть дверь. – Безликая власть хуже, чем плохая, так я считаю. Если народ не знает, кто им управляет, ему можно вбить в голову все, что угодно. Доступная информация, знаете ли, в цене…
Элм задумчиво смотрит на процессор у меня под мышкой.
– Не знаю, Вейл. Если власть неплохая, так ли важно видеть ее лицо? Оно может оказаться не самым приятным. Знаете, я читала, что в одном земном государстве правил король, который болел проказой. Это болезнь, разъедающая тело – и лицо тоже – язвами. Но его страна была великой
[6].
Редактор снисходительно фыркает. Я пожимаю плечами, понимая, что мы вернемся к этой теме еще не раз. Мы выходим на улицу, с неба капает.
Элмайра осматривается. Улица пуста: вряд ли кто-то высунет нос вскоре после нападения. Удовлетворенно кивнув, она ждет, пока Харперсон поравняется с ней. Достает волшебную палочку и…
– Эй!..
Харперсон не успевает закончить. Его окутывает оранжевое сияние, а в следующую секунду я вижу перед собой огромного кремового мопса с черной мордочкой. Песик смотрит на нас с обидой и удивлением.
– Довольно своеобразная маскировка… – Я перевожу взгляд с мопса на Элмайру.
Подруга усмехается, беря пса на руки:
– Хоть немного тишины.
Да, пожалуй, я буду рада тихой дороге домой. Дневник, переставший быть загадкой, не дает мне покоя. Как и карикатура. Как и слова Харперсона о «безликой власти». Я не знаю, могу ли я с ними согласиться, но кое-что знаю точно. Лицо нашей власти покрыто шрамами. Они такие же глубокие, как тот, которым в тот день украсили мою спину.
* * *
– Собачка! – радостно встречает нас Кики в коридоре.
Девушка подбегает и начинает трепать мопса по загривку. Тот мотает головой и тявкает, Элм осторожно опускает его на пол, легонько хлопает, и тут же магия прекращает свое действие. Харперсон, отдуваясь, оглядывается и возмущается:
– Как вам не стыдно? Страшнейшие сорок минут в моей жизни, вы…
Он замечает склонившуюся над ним Кики. Его лицо тотчас меняется.
– Дитя, я так рад встрече. Вейл Харперсон, вы наверняка читаете мою газету. Как ваше имя?
Представившись, малышка протягивает руку. Пожав ее, он поднимается и снова смотрит на нас. Его настроение переменилось:
– Я так благодарен за то, что вы приютили меня! – Харперсон восторженно любуется Кики. – Понимаете, я рисковал жизнью, спасая честь газеты, на мою редакцию напали двадцать дроидов! – поясняет он ей.
Допустим, всего десять… Но когда Кики вопросительно смотрит на нас, Элм кивает.
– Нашли кого-нибудь?
– Нет. Все уже вернулись, ждали только вас и Хана… Шеф устраивает сбор, сегодня мы опять ночуем тут. Пойдемте на кухню. И вы, наверное, тоже.
Последняя фраза была сказана в адрес Харперсона, но он не рад приглашению:
– Если покажете свободный чулан, где я смогу жить, не вмешиваясь в ваши тайные дела, я буду счастлив. А если найдете компьютер и человека, который спасет это… – он указывает на процессор, который я опустила на пол, – я буду до конца жизни носить вас на руках.
– Вейл! Мы еще не спросили разрешения нашего начальника, чтобы вы остались. Придержите коней!
Я одернула его довольно резко: настроение испорчено теперь уже окончательно. Мало того, что шеф опять собирается беседовать о нашем печальном будущем… так еще этот газетчик в процессе пребывания мопсом, видимо, перестал дружить с головой.
Ответить Харперсон не успевает: Львовский сам появляется на пороге. Вид у него усталый и хмурый, далеко не такой самоуверенный, как обычно. Он окидывает взглядом редактора, потом нас:
– Зачем он здесь?
– Его пытались убить, и мы решили… – начинает Элм, но гость уже, подскочив к Львовскому, трясет его руку.
– Дмитрий, мне, право слово, неудобно, но ваши девочки так беспокоились за меня. Я вам не помешаю, буду ходить на работу, возвращаться поздно, а потом напишу о вас хорошую статью.
