Это действительно напоминает тайную вечерю. В центре длинного стола садится мэр, слева от него мы, а «единоличники» – справа. Главы партий – точно напротив друг друга, с обеих сторон длинного стола, на максимальной удаленности. Элмайра садится почти на углу и наконец-то выпускает локоть Глински. Подруга бросает на меня быстрый взгляд. Я пожимаю плечами в ответ и, пока сервируют стол, рассматриваю музыкантов. Молодые и старые, белые и темнокожие. Одинаково напряженные лица. Наверняка они шли сюда, понимая, что их могут случайно пристрелить. Скрипач дрожащими пальцами перелистывает ноты и делает знак оркестру. Начинает играть музыка – достаточно тихая, чтобы не мешать разговору, но и достаточно громкая, чтобы от гробового молчания не закладывало уши.
– Итак… – Когда официанты с удивительной быстротой покидают зал, мэр встает. – Для начала предлагаю тост.
Хорошая идея. Может, если все выпьют, крови прольется меньше? Я поднимаю бокал, в котором плещется белое вино. Бутылка стоит рядом, и мой взгляд падает на блики, играющие на ее стеклянном боку. Невольно замечаю, что туда же смотрит Гамильтон, притихший и погруженный в себя.
– За то, что мы нашли возможность встретиться и решить все, на что раньше не хватало времени. – Говоря, мэр смотрит вокруг, ненадолго задерживает взгляд на каждом из нас. – Это большая честь для меня, и я рад, что вместе со мной о Городе заботятся такие прекрасные люди. Разные, но прекрасные. Когда я уйду, я смогу быть спокоен.
Он чокается поочередно с сидящей ближе всех Вэнди и с одним из «единоличников». Я дотрагиваюсь бокалом до бокалов Гамильтона и Хана. Пират хмурится. Да и на лице главы «свободных» нет особого воодушевления. Мы все ждем, когда начнутся настоящие переговоры. Идея с едой была дурацкой: большинству собравшихся явно не до пищи. Только двое «единоличников» невозмутимо начинают жевать курицу, а Дэрил робко тянется к тарелке с фаршированной рыбой. Я кладу себе только салат, впрочем, едва ли я смогу проглотить хотя бы его.
– Что ж… – наконец начинает Гамильтон. – Честно говоря, мне бы хотелось обсудить вопрос городской безопасности, пока есть такая возможность. В присутствии господина…
– Товарища.
– …мэра.
– И в отсутствие министра безопасности? – вежливо приподнимает брови Ван Глински. – И непосредственного руководителя военного департамента?
Его можно убить уже за один этот тон. Но Гамильтон невозмутим:
– Думаю, ты прекрасно знал, на какую тему будет разговор. Равно как и вы, господин… товарищ… мэр. И если Наргалланов не пришел, значит, я могу считать, что вопрос будет решен на более высшем уровне.
– Разумно, – соглашается Бэрроу, переводя взгляд с него на Глински. – Но мне бы хотелось услышать ваши требования.
– Я желаю, чтобы в мое подчинение отдали Западный гарнизон, которым я ранее руководил, – спокойно произносит Гамильтон. – Ситуация в Городе такова, что мои люди… – он указывает на нас, – вынуждены заниматься делами, которые по каким-то причинам не может урегулировать полиция. Разумеется, времени на обеспечение охраны штаба, лабораторий и библиотек у них нет. В будущем я хотел бы усилить охрану Научной Академии. Ресурсов недостаточно.
Молчание. Наконец один из «единоличников», обгладывающий куриную ножку, поднимает голову:
– Вынужден напомнить, что подчинение каких-либо армейских частей непосредственно представителям законодательной ветви власти… – он вытирает губы салфеткой, – невозможно в условиях существующего строя. Товарищ Глински ничем не руководит, равно как и товарищ мэр.
– И ведь справляются… – поддакивает второй.
У Гамильтона бледнеет лицо. Он сжимает бокал так, что белеют костяшки пальцев, но он отвечает все так же ровно:
– Тем не менее ситуация такова…
– Простите, о какой ситуации вы говорите? – вмешивается третий «единоличник». – Что недовольными был совершен погром в вашем штабе? Если так, то мне казалось, это вопрос ваших взаимоотношений с электоратом, но никак не положения в Городе.
– Верно, линия партии должна выстраиваться лидером с помощью тех средств…
В разговор вступает шеф.
– Господа, а библиотека № 6? Сколько документов сгорело из-за того, что мы… – Он косится на Элмайру, но все же продолжает: – Все были перегружены?
– И какого черта мы реагируем на каждый свист? – вмешивается и Хан. – Если бы мистер Гамильтон не отдал нам приказ предотвращать любые чрезвычайные ситуации…
– Даже вне нашей компетенции… – тихо подает голос с другого конца стола Элм.
– Да, то обстановка стала бы критичной! – заканчивает мысль Хан и вызывающе смотрит прямо на Глински – Вы, может, считаете нас монстрами, но даже монстры не могут разорваться. Мы не справляемся.
– То есть вы официально признаете свою несостоятельность как спецотряда? – оживляется еще один «единоличник».
– Мы более чем состоятельны, поверьте.
В голосе шефа столько льда, что впору класть в бокалы. Он берет из вазы несколько виноградин и продолжает:
– Не правда ли, Ван?
«Единоличник» упрямо опускает голову:
– Вопросы вашей состоятельности мы, к сожалению, не обсуждаем. Что же касается режима, то, видимо, у кого-то возникло желание его изменить.
– Не изменить, а…
– В таком случае, – снова заводит пластинку «единоличник», пожирающий курицу, – необходимо провести внеочередной созыв Думского комитета, затем…
Гамильтон, делая вид, что не слышал, обращается только к Глински:
– Может, хватит убивать время? Пока вы проведете ваши обсуждения…
– Убивать время? – Глава партии Единства лениво отпивает из бокала. – Мне казалось, вы зовете это демократией.
Мэр нервно смеется. Но его никто не поддерживает, и он затихает. Глински продолжает:
– Все нуждаются в охране, в том числе и твоя драгоценная персона, по поводу и без размахивающая пистолетом. Я не требую в свое распоряжение всех частей, равно как и…
«Свободный» не выдерживает. Треснув ладонью по столу, он вскакивает:
– Это я слышу от человека, неофициально контролирующего все наши гарнизоны?
Я поспешно хватаю его за руку и чувствую, как она трясется. И когда я отпускаю ее, я понимаю, что дрожь передалась и мне.
Все молчат. Гамильтон сказал правду. Даже мэр отводит глаза, но Глински все так же равнодушно смотрит на противника и пожимает плечами. А один из его «товарищей» возмущается, подпрыгивая на стуле и брызгая слюной:
– Вы подразумеваете, что мы насаждаем авторитаризм в армии? Это клевета! А знаете, что это подсудное дело?!
Его голос напоминает визг пилы, Дэрил и Вэнди морщатся. Гамильтон лишается дара речи, мэр скрещивает руки на груди, переводя встревоженный взгляд с одного лица на другое. Его губы беззвучно шевелятся, точно он не понимает, кого нужно успокаивать в первую очередь.
