– Барнаев, помолчите… – внезапно раздается голос Глински. – Не надо так нервничать.
Он поднимается, все еще глядя в глаза Гамильтону. Это напоминает движение постепенно вздымающейся над травой змеи. Очень медленно, чеканя слова, Глински произносит:
– Есть разница между контролем и авторитетом. Тебе это известно.
– В чем же она?
– В том, что солдаты не пойдут громить чужой штаб по моему приказу. Потому что я такого приказа не дам. Контроль можно передать кому угодно, авторитет останется. Я зарабатывал его не один год.
Гамильтон улыбается. Он задумывается на пару секунд и – уже без гнева, с ледяной вежливой интонацией, – уточняет:
– Авторитет или ужас? Впрочем… – его брови приподнимаются, – если авторитет правда есть, то контроль можно передать.
– Я не имею права решать такие вопросы, об этом было сказано.
– В таком случае мы просто тратим время, – резко перебивает Хан. – Зачем тогда…
– Нет, погодите. – Гамильтон жестом останавливает его. – Видимо, партия Единства опасается нашей подпольной деятельности, раз не согласна пойти даже на малейшие уступки.
– Единственное, чего я опасаюсь, так это того, что ты отправишь солдат искать путь на вашу чертову Землю.
– Если будет хотя бы небольшая надежда его найти…
– Люди могут погибнуть.
– Можно подумать, это тебя волнует.
Глински отвечает кривой, желчной ухмылкой:
– Ты ничего не знаешь о том, что меня волнует, щенок.
– Господа! – прерывает их мэр. – В другой раз, умоляю, не…
– Вы глава города, глава правительства! Решите вопрос с гарнизоном! У вас такое право есть.
Это произносит Элмайра, громко и отчетливо. Она смотрит в упор, ее ногти нервно царапают стол. Бэрроу отводит взгляд:
– Мы говорим о вооруженных силах и живых людях. Не о наборе игрушечных солдатиков, мисс Белова. Когда кто-то перестает видеть разницу, это кончается плохо. Пока товарищи возражают, я не стану обсуждать подобное с военным министром.
– То есть получается, что голоса товарищей самые весомые? – не выдержав, вмешиваюсь и я. – А наши?
Напыщенный индюк из четверки тут же отвечает:
– Мы – правящая партия, у нас больше кресел, и по конституции…
– По конституции наша система – двухпартийная. – Шеф смотрит на мэра, жуя виноград. – Или я что-то пропустил?
Мэр немедленно цепляется за этот аргумент:
– Да! Прошу вас! У меня предложение! Давайте проведем выборы среди солдат Западного гарнизона! К ому они хотят…
– Полагаю, нынешний глава их вполне устраивает, я назначил его сам. – Глински со скучающим видом смотрит в окно. – Мистер Гамильтон два года не является военнослужащим. Гарнизон никогда не возглавит гражданское лицо. Это уже не вопрос законодательства, это вопрос логики.
Внезапно раздается звон разбитого стекла. Только после испуганного вопля Вэнди я осознаю: глава «свободных» держит в руке пистолет. Он выстрелил по бутылке, стоявшей недалеко от руки Глински, и отбил верхнюю половину горлышка, в то время как сама пуля намертво засела в огромном поросенке на блюде. Точно у него во лбу.
Мэр приходит в себя – таращит глаза на Гамильтона и хрипло, с трудом заглушая гнетущую скрипичную музыку, спрашивает:
– Что это за бравада?..
– Всего лишь напоминаю мистеру Глински, что солдат всегда остается солдатом.
– Это…
Договорить мэр не успевает: в воздухе раздается свист, и в спинке высокого стула, на котором сидит Гамильтон, торчит нож. Примерно в сантиметре от шеи «свободного». Второй нож зажат в длинных пальцах Глински.
– Ван, вы что творите?
Голос мэра похож на рык. Он вскакивает, едва не опрокидывает тарелку и лихорадочно цепляется за ее край.
– Положите сейчас же нож, это приказ! Я еще могу понять вспыльчивость Джейсона, он молод, но вы…
– А я всего лишь напоминаю мистеру Гамильтону, что за столом нужно вести себя прилично.
Бэрроу затравленно переводит взгляд с одного на другого. Вэнди, облившаяся вином, трясущимися руками пытается взять салфетку. Она так и не произнесла ни слова. Я протягиваю руку и с усилием вынимаю из спинки стула Гамильтона нож.
Безнадежно. Ничего не изменится. Даже если кого-то зарежут, пристрелят, утопят или распнут над кукурузным полем. Пока все не спятят и происходящее не потеряет важность. Это будет наш личный ад. Намного трэшовее того, которым пугают религиозные фанатики.
– Пожалуй… достаточно.
Мэр возвращает всех к реальности. Меня выводят из себя трусливые, заискивающие нотки в его голосе:
– Поговорили, подрались… давайте искать компромисс. А сначала еще выпьем. За мир. Во всех смыслах. Ваш. Мой. Наш.
Он поднимает бокал, остальные машинально повторяют его жест. Некоторые даже пытаются улыбаться, но выпить никто не успевает: опять раздается звон разбитого стекла.
На этот раз повреждено окно. В зал влетает нечто, обернутое листом бумаги. Некоторое время мы не двигаемся, потом Элмайра, выбравшись из-за стола, нерешительно подходит к предмету со словами:
– Вдруг бомба…
Она берет сверток в руки и удивленно смотрит на нас:
– Камень…
Но тут ее взгляд падает на обертку. Элм подносит ее к глазам, пристально всматриваясь в расплывчатые буквы. Она молча кусает губы, потом сквозь зубы ругается и начинает комкать ее изо всех сил…
– Стой!
Ван Глински стремительно подходит и вырывает листок из подрагивающих рук.
– «Разработка была спрятана представителями партии Единства… документы об этом до сих пор хранятся в подземных помещениях мэрии. Партией Свободы ведется работа по поиску Серебряной колбы, чтобы положить конец многолетней лжи…»
Он прерывает чтение и поднимает голову, глядя на Гамильтона.
– Ах ты, ублюдок…
– Ван! – одергивает его мэр. – В моем присутствии следи за…
Его не слышат. Не слушают. И вряд ли его хотя бы замечают.
– Газета «Правда»? Седьмой номер, тварь?
– Ван!
– «По словам Джея Гамильтона, молчание длилось слишком долго, и недавние волнения – лишь искра грядущего пожара…»
– Да что ты несешь?
Глава «свободных» тоже встает. Как только он оказывается в паре шагов, Глински швыряет ему газету.
– А Харперсона не ты пытался угробить, ковбой? И почему я поверил, что ты заслуживаешь хоть какого-то…
Договорить он не успевает. Глава «свободных» бросается на него и бьет его в лицо. «Единоличник», конечно же устояв, отвечает ударом в челюсть. Дэрил и Хан несутся вперед – помогают Элм, которая первой полезла разнимать этих двоих. Поздно. То, что происходит на полу, похоже на клубок дерущихся собак.
