– Это долгий разговор, а тебя надо вытащить. Сможешь встать, если обопрешься?
Здоровая рука на этот раз хватает его за отворот куртки и бесцеремонно тянет ближе.
– Говори. Давно пора. Может, ты перестанешь наконец мне мешаться!
«Свободный» все же теряет самообладание. Его губы поджимаются.
– Ублюдок.
Глински удовлетворенно хмыкает и отвратительно, фамильярно подмигивает:
– Спорим, сейчас скажешь, что ты меня ненавидишь?
– Хватит!
Гамильтон резко замахивается, и я опять безуспешно пытаюсь освободиться от Джона. Но кулак «свободного» проносится в дюйме от головы «единоличника» и врезается в каменный пол. Вспышка ярости проходит так же быстро, как и возникла.
– Впрочем… – Гамильтон смотрит на разбитую руку, – ты прав. Но послушай, черт тебя дери… – Он наклоняется. – Хватит, Ван. Хватит. Мы же верим в одно и то же! Знаешь… сегодня я сказал людям, что все это дерьмо скоро кончится. Я это устрою. Любым способом.
Гамильтон шепчет, но я все слышу. И так же отчетливо вижу, как рот «единоличника» вдруг начинает нервно дергаться.
– Мне легче застрелить тебя прямо сейчас, чем позволить нарушить обещание. Или застрелиться? Мне тебя не убить.
Гамильтон с удивлением смотрит на Глински, едва ли осознавая, что только что услышал. Но «единоличник» не отводит глаз. И «свободный» слабо, как-то почти затравленно улыбается:
– Мне тоже. Но я… всегда это знал.
– Почему?
Удивительно… но Глински задает этот вопрос вполне искренне. Без желчи или насмешки.
– Я был солдатом. Ты приезжал на все эти дурацкие военные смотры. Знаешь… когда-то я готов был отдать все, чтобы походить на тебя. Хоть немного.
– Городу повезло, что у тебя не вышло.
– А у меня не вышло?
– Ни капли.
Проходит несколько секунд. Двое смотрят друг другу в глаза, пытаясь что-то решить. И…
– Тогда, может, пора начинать заново?
Я замираю и почти не верю своим ушам. Эти слова. От этого чудовища. Если бы это слышал измученный мэр, если бы…
– И что делать?
– Что-нибудь придумаем. – На губах «единоличника» появляется кривая улыбка. – Только не надо так смотреть. Ты же не собираешься зарыдать на моей груди, доломав мои ребра? Или…
– Пошел ты.
С довольным смешком Глински прикрывает глаза. Гамильтон выпрямляется и дотрагивается до его шеи. «Единоличник» бесцеремонно одергивает его:
– Успокойся. Я не умираю. – Глински снова медленно поводит головой в сторону, изучая помещение. – Ты ведь пришел не один? Где твои собачки? Надеюсь, эти недоумки не заблудились, на себе ты меня не вытащишь.
Я понимаю, что Джон больше не держит меня.
– Теперь пора.
Айрин улыбается. Может, он и монстр, как и я… но на пенсии он точно начнет собственную психологическую практику. И вот тогда Городу повезет.
Я вхожу в зал первой. Изо всех сил делаю вид, что запыхалась, но и не скрываю, что услышала последнюю фразу:
– Я хотела сказать, что рада видеть вас живым, но…
Через другие ворота в зал вбегает тяжело дышащая Элмайра и подлетает прямо ко мне. Она окидывает нас всех взглядом и вытирает лоб.
– Нам пришлось разойтись, я шла по какому-то адски изломанному коридору, думала, все, и… – Наклонившись, она касается щеки «единоличника» и гладит его волосы. – Как ты, Ван? Жив?.. Какой ты грязный…
У него хватает сил сесть и даже осклабиться:
– Это была твоя идея?
– Джея. – Элм опять оглядывается. – Интересно, где мы? И еще интереснее, как будем выбираться. Не думаю, что ты, Ван, залезешь по веревке, и…
Договорить она не успевает: ее слова обрывает резкий лязг.
* * *
Створки трех ворот захлопываются, и мы видим, что к четвертым кто-то приближается. Люди идут по четверо, в руках у них матово блестящие лазерные винтовки. Глаза ровно светятся алым. Все это так знакомо…
– Нет…
Я собираюсь вскинуть руку, чтобы поджечь пол между нами и ними, но сразу понимаю: в замкнутом пространстве мы просто задохнемся. Да и стволы уже нацелены на нас. Я бросаю взгляд на подобравшуюся, напряженную Элм.
– Ты… можешь их заморозить?
Она качает головой и смотрит на Джона:
– Превращайся в какую-нибудь тварь. Кроши их.
Но Айрин даже не смотрит на нас. И точно так же, как Элм только что, качает головой:
– Боюсь, что… не буду.
Его непривычно беспомощный взгляд мечется по толпе, я пытаюсь понять, куда он смотрит, и наконец вижу: среди роботов идет человек. Впрочем… не совсем, но, так или иначе, тот, кого там быть просто не должно. Антроиды ведут бледную, растрепанную Анну.
Я останавливаю Элмайру, заряжающую пистолет, и указываю на некберранку. Подруга ругается сквозь зубы и быстро прячет ствол в кобуру. Джон хмурится, явно пытаясь послать сестре телепатический сигнал, но, судя по его раздосадованному лицу, у него ничего не получается. Анна выглядит отстраненной и словно чужой. Ее ясные синие глаза будто покрыло толстой коркой льда. Это страх или…
Взмах руки, на которой поблескивает обручальное колечко, – и антроиды расступаются, все как один, и образуют коридор. Оружие опускается, гаснут точки лазерных прицелов. Миссис Гамильтон-младшая подходит к нам. Я ошиблась: она едва ли испугана и точно не ранена. Она… улыбается так, будто мы приехали к ней встречать Рождество.
– Идемте со мной. Все готово.
Моя спина холодеет точно между невидимых крыльев. Если бы у меня был хвост, я бы наверняка его поджала. Я рассматриваю некберранку, пытаясь найти следы уколов, побоев, гипноза. – чего угодно, что делает ее такой. Но не нахожу ничего. И, облизнув пересохшие губы, спрашиваю напрямую:
– Что ты здесь делаешь?
Она заправляет за ухо тонкую прядку. Подозрение возникает именно в эту секунду: слишком непосредственный жест для пленницы. Неужели я… поумнела? Подтверждение я получаю почти сразу. Анна продолжает улыбаться.
– Не здесь, Эшри. Вас зовут на… кофе-брейк. Вам рады.
Элм саркастично фыркает и встает перед все еще распростертым на полу Ваном Глински.
– Именно поэтому, детка, чтобы нас встретить, вы послали дивизион роботов?
Они в упор смотрят друг на друга. Даже их жест – скрещенные на груди руки – зеркален. Ведьма ждет пояснений, чуть сузив зеленые глаза, и инопланетянка вскоре уступает. Вот только ее слова ничуть не успокаивают.
– Важные гости – большие почести. Мистеру Сайксу есть что вам рассказать.
