– Поганые твои дела, Данбрелл, – бросает Сол, оборачиваясь к столу. – Скажи, моя вольная… ты сохранил ее? Я все равно найду, время у меня есть. А если не найду, сам напишу.
Данбрелл с трудом поворачивает голову.
– Это ты, – хрипит он. – Чужак… демон… из-за тебя…
– Стоило повесить того республиканца, – спокойно отмечает Сол, перебирая бумаги. – Или хотя бы оставить на берегу. Готов спорить, это он взорвал котел.
Данбрелл сипит что-то невнятное. Сол заглядывает под стол. На глаза попадается резная шкатулка черного дерева, украшенная слоновой костью. В такой обычно хранят бумаги и письма. На крышке – серебряная пластина с вензелем «СД».
– Что тут у нас, – Эд задумчиво рассматривает шкатулку, слегка трясет ее. Слышится мягкий стук. – Кажется, ее-то мне и надо. Где ключ?
Сол оглядывается, по очереди открывает ящики стола.
– Иди… к дьяволу, который… прислал… тебя…
– Знал бы, как его найти, сходил. Ключ? А, вот он…
Сол достает большую связку на медном кольце, находит подходящий – совсем крохотный из начищенного серебра; пробует. Замочек мягко щелкает. Внутри, на черном бархате лежит стопка бумаг. Эд бегло просматривает их. Письма жене и дочери – не то. Ага, вот.
Знакомый типографский бланк. Документ о передаче собственности.
– Значит, все как я и предполагал? Узнал, что фабрика записана на меня, прижал Барнинга, заставил переписать документы на себя… Интересно, как ты уговорил его?
Данбрелл молчит – может, не слышит, может, уже не в силах говорить. Эд прячет бумагу себе в башмак. Потом берет чистый лист, перо и чернильницу и, стараясь писать ровно, выводит на бумаге строку за строкой. Надо спешить – МакКатерли справится быстро, полевая ампутация – дело недолгое. На одном из документов, валяющихся на столе, – подпись капитана. Сол тщательно копирует ее, потом подходит к Сейджему.
– Вот и все, Данбрелл. Пора прощаться.
Капитан фокусирует на нем подернутый пеленой взгляд.
– Никуда… тебе не деться… чужак. Бой еще… не окончен.
– Для меня – окончен.
Действовать надо быстро – вот-вот появится МакКатерли. Один хороший удар – и все. Это не убийство, он только ускорит неизбежное. Один удар – в рану на шее, в сторону гортани, любым длинным острым предметом. Хотя бы вот этим перочинным ножом…
Костяшки пальцев белеют, деревянная рукоять, кажется, готова расколоться от давления. Один удар.
– Эйлин… – вдруг произносит Данбрелл. – Кто она тебе? Что между вами? Зачем?
Сол наклоняется к нему – резко, вплотную.
– Откуда ты ее знаешь? Откуда?!
Данбрелл беззвучно шевелит губами. Рана в груди пузырится и шипит.
– Дулд… Дулд отдал мне ее… Как жест доброй воли…
Сол молчит.
– Только это не он… и не я… Ее судьба не в нашей власти…
– Где она сейчас? – выталкивает сквозь зубы каждое слово Эдвард. – Где? Она? Сейчас?
– Я оставил ее в своем доме… Но вряд ли… она… еще там…
– Посмотрим, – Сол подносит нож к шее Данбрелла. Их взгляды встречаются.
«Этот человек натравил на меня гангстеров, обманом лишил фабрики, публично выпорол и хотел повесить. Он не сомневался и не мешкал. Он наслаждался моими мучениями».
Острие ножа едва заметно подрагивает в каком-то сантиметре от окровавленной шеи. Сол ощущает на коже горячее, прерывистое дыхание Данбрелла.
– Отойдите! – МакКатерли появляется в дверях, похожий на мясника в своем кожаном фартуке и нарукавниках. – Что вы нависли над ним, как стервятник? Пропустите меня…
Сол послушно отходит, пряча руку за спину.
– Боюсь, уже поздно, сэр…
Доктор проходит мимо него, склоняется над капитаном, проверяет пульс, оттягивает веко, прикладывает ухо к груди.
– И верно. Как давно?
– Только что, сэр.
МакКатерли оглядывает его, словно только что заметив.
– Вы?.. Удивительно…
Эдвард, следя за взглядом доктора, осматривает себя. Левая рука от самого плеча залита кровью. Из правой ноги на пару дюймов торчит кусок дерева, острый, как шип.
МаКатерли спешными движениями смахивает со стола бумаги.
– Ложись! Ложись, я сказал!!!
Сол и не думает сопротивляться. Покорно укладывается на столешницу, вперив взгляд в низкий, скрытый в дыму потолок. Он слышит, как трещит разрываемая одежда, как звенят хирургические инструменты.
– Сейчас будем извлекать пулю… – ворчит МакКатерли. Рану в плече обжигает острой болью.
– Только не отрезай…
– Лучше однорукий, чем покойник, – резонно замечает тоск. – Но вам повезло, мистер Сол. Пуля прошла навылет, рана поверхностная. Промоем, прижжем и зашьем. И молитесь, чтобы не началась гангрена.
Сол молча терпит. Боль кажется не такой сильной – может, потому, что нога болит сильнее.
– Здесь все хуже, – констатирует доктор. – В ране много осколков и грязи, раздроблена кость. Как вы вообще ходили с такой ногой?
– Старался сильно не наступать… – неуклюже шутит Эдвард.
– Похвально, – кивает МакКатерли и оборачивается к ассистенту: – Жгут и пилу.
* * *
За прошедшие полгода Олднон сильно изменился. Великий пожар и Красная смерть окончательно истребили друг друга, и город снова ожил. Конец месяца децима подарил ему чистый, легкий снег, надежно укрывший грязь и пепел безупречно белым покрывалом. Олднон из вздорной, паршивой старухи превратился в жизнерадостную леди, румяную и цветущую. Люди возвращались, заселяли пустующие приории, снова открывали лавки и конторы. Силами городских властей заново отстраивались целые кварталы. Очередная тьма, похоже, рассеялась, уступив очередному рассвету.
Черная, лакированная трость стучит о булыжники мостовой начищенным стальным наконечником. Серебряный набалдашник ее сжимает крупная рука в серой замшевой перчатке. Выше перчатки можно наблюдать элегантный черно-серый плащ тонкой шерсти с литыми серебряными пуговицами. Снизу под плащом виднеются полосатые шелковые брюки – последняя республиканская мода, шик и бунтарство для чопорного Альбони – и лаковые башмаки с массивными квадратными пряжками.
Эдвард Маллистер Сол, только что покинувший контору Барнинга и Уолка, поднимает голову к небу и мечтательно улыбается. Впервые за последние полгода он ощущает внутреннее спокойствие и, что более важно, контроль над ситуацией. Эти забытые чувства приятно согревают его изнутри.
Шесть месяцев матросской службы кажутся дурным сном. Точнее, казались бы, если бы в этом мире Сол видел сны. И если бы не просыпался каждое утро с болями в правой голени. Голени, которой у него давно уже не было.
