— Зря ты так во всем уверен, — бормотала она, срывая с себя вчерашнюю одежду, — напрасно думаешь, что я безропотно впишусь в твои так хорошо разработанные планы. У меня есть свои! И ты о них узнаешь!
Что именно она подразумевает под «своими планами», Оливия еще не знала, но это ее не остановило. А почему, собственно, это должно ее останавливать? Без сомнения, она что-нибудь придумает!
Крышка ее сундука скрипнула, когда она полезла за чистой рубашкой, и у нее невольно возникла мысль о том, что очень богатые мужья могут обеспечить своих жен неограниченным количеством чистой одежды на каждый день. Натягивая последнюю свежую рубашку, она поняла, что ей пора заняться своей одеждой. Мягкое шерстяное платье кремового цвета было последним, что у нее оставалось. Она поискала глазами золотой обруч для волос, но его нигде не было видно. Тут к своей досаде она вспомнила, что он, наверное, валяется в парке, выпал из ее руки, когда… Будь проклят этот человек! Обувшись и оставив волосы распущенными, она тихонько выскользнула из комнаты.
Кошка, живущая при кухне, лежала у нее на руках, как младенец, хватая лапками ее кудри, когда Оливия шла в парк. Девушка засмеялась над ее забавными ужимками.
— Вот так-то лучше.
Оливия вздрогнула. Кошка извернулась и выпрыгнула из рук. Сэр Лоуренс стоял, прислонившись к той же сливе, у которой они встретились вчера вечером, сложив руки на груди. Он был уже в дорожной одежде, и она не могла не заметить, какие у него длинные мускулистые ноги, обтянутые узкими коричневыми штанами и обутые в сапоги мягкой кожи.
— Ты здесь! — воскликнула она.
— Так же, как и ты. Ты пришла сюда дать мне ответ?
Эта мысль показалась ей глупой. Неужели он действительно мог подумать, что она пришла за этим? Ее глаза широко раскрылись от удивления.
— Нет, сэр, вовсе не за этим! Я только искала… — Он держал ее золотой обруч в руке, и на его красивом лице, каком-то призрачном в тени раннего утра, блестела озорная улыбка. — Так ты знал, зачем я пришла! — сердито воскликнула она.
Он наклонил голову набок, с интересом наблюдая за ней.
— Не могу решить, что мне нравится больше — твой смех или гнев. Но я не должен сердить тебя так рано, правда? А то вдруг ты передумаешь.
— Ты ошибаешься, сэр. Я даже и не начинала обдумывать этот вопрос.
Она неподвижно стояла в мокрой от росы траве, чувствуя себя совершенно незащищенной перед ним. Ее лицо освещали лучи восходящего солнца, его же оставалось в тени. Нет, она не станет подходить к нему за обручем. Но… если она уйдет ни с чем, то его это только позабавит.
— А что, это такой важный вопрос, Оливия? — спросил он, вертя в руках ее ободок.
— Я должна поговорить с Генрихом и Кэтрин, — сказала она и повернулась, чтобы уйти, совершенно не представляя, как ей себя вести в сложившихся обстоятельствах. Почему он всегда берет надо мной верх, думала она, злясь на себя за свою неспособность быть такой же спокойной и уравновешенной в его присутствии, каким был он.
— Твой обруч. Ты позволишь надеть его на тебя?
Она ничего не ответила, но и не сдвинулась с места, а стояла неподвижно вполоборота к нему и ждала. Он подошел к ней, очень осторожно приподнял пальцем ее подбородок так, что она была вынуждена взглянуть на него, и надел обруч на ее густые блестящие волосы, спереди приспустив их на лоб.
— Вот так, — мягко сказал он, отойдя на шаг, чтобы полюбоваться эффектом, — тончайшая работа английских ювелиров. Ты все еще сердишься, Оливия? — Он смотрел ей в глаза и молча ждал, пока она сможет придумать ответ.
Она вздохнула и посмотрела на холмы вдалеке, все еще покрытые утренним туманом.
— Я совсем не знаю себя. Вижу только, что меня переправляют с места на место, и я просто не успеваю перевести дух. Другие люди начали распоряжаться моей жизнью, даже не дав возможности попробовать самой ею распорядиться. — Она не отводила задумчивого взгляда от холмов, которые восходящее солнце уже начало покрывать золотом, и слова ее звучали так, словно она говорила сама с собой. — Я люблю этот дом. Я была бы счастлива, если бы мне было позволено провести здесь свое детство, но выбор был сделан за меня. Наверное, мне многое дано взамен, но не уверена, что это так уж хорошо — изолировать человека от мира на долгие годы, а потом взять и бросить его обратно в этот мир, ожидая от него, что он будет хорошо во всем разбираться — в людях, в разных вещах…
— В каких вещах, Оливия?
Она слегка повернулась и встретилась с его взглядом. И тут же вновь опустила глаза и отвернулась, смущенная тем, что он так легко прочитал ее мысли, в то же время, испытывая облегчение от того, что ей не надо проговаривать их вслух.
— У тебя есть преимущества, которых нет у многих других людей, Оливия. Ты умна и сможешь легко всему научиться. Ты обладаешь смелостью и крепким здоровьем… — он не упомянул ее красоту, чувствуя, что в данный момент это не покажется ей таким уж большим преимуществом, — и быстро приспособишься к новой жизни. Ты же все равно собиралась начать новую жизнь, когда появился я со своими предложениями. Просто придется перескочить через одну ступеньку. Не относись к переменам в жизни как к препятствиям, Оливия. На самом деле они скорее похожи на камни, по которым можно перейти бурный поток.
Камни, положенные для перехода через реку? Оливия вспомнила ручей, бегущий вдоль монастырского поля. Вода журчала, закручиваясь в воронки возле больших камней, пунктиром перечертивших поток. По этим камням она бежала через поток… потом вошла в калитку и там… там был он. Да, он был там, по другую сторону ручья.
Оливия повернула голову в сторону монастыря, ее тело слегка напряглось, она как будто присматривалась к стоявшему перед ней мысленному образу, примеривала его к сегодняшнему дню. Затаив дыхание, она осмысливала только что услышанное. Камни, по которым можно перейти бурный поток, а не препятствия. Вот в чем заключался ответ, который нужен был ей тогда у ручья, а она этого не поняла.
Сэр Лоуренс молча ждал, понимая, что в ней происходит борьба, и что она может через мгновение улететь прочь, как дикая птица. Он не был уверен в том, что победил. Наконец она повернулась и посмотрела ему прямо в глаза. Он понял, что кризис миновал, что теперь она должна принять решение. Это означало, что пора вернуться к главной теме их разговора.
— Несомненно, что любой, с кем ты общаешься, ограничивает твою свободу, а если ты им позволяешь, то и распоряжается твоей жизнью. Но если боишься перемен, то оставайся одна среди холмов в своей тесной норке.
По ее резкой реакции он убедился в том, что попал в цель.
— А ты, сэр? Ты бы стал управлять моей жизнью, если бы я позволила тебе?
В его голосе неожиданно зазвенела сталь, и в глазах появился опасный блеск.
— Я буду управлять твоей жизнью, позволишь ты мне это или нет!
Волна возбуждения, смешанного со страхом, окатила ее, ноги стали ватными, когда она вспомнила силу его поцелуя, его руки, то, как он поддерживал ее, когда вел через холл, такой независимый и безразличный к чужим взглядам. Куда-то исчезли все разумные мысли, а их место заняло нечто, совершенно не поддающееся объяснению. Она вглядывалась в его лицо в надежде увидеть хоть какой-то признак слабости, компромисса, но нет — это лицо оставалось безжалостным, властным лицом хозяина. Не было сомнения, что он использует все средства, чтобы распоряжаться ее жизнью.
