Его молитвы были услышаны. Она прибыла в сопровождении сестры и зятя к порталу маленькой деревянной церкви святого Михаила, прятавшейся в тени большого собора, немедленно вслед за ним.
Сэр Лоуренс протянул Оливии руку, и она явственно увидела восхищение в его глазах. На самом деле у него дух захватило от ее красоты — ее распущенные медные волосы венчал простой венок из розовых роз, шелковая кремовая туника и жакет из розовой узорной парчи прекрасно оттеняли темно-розовое платье, которое она выбрала для этого дня. Она застенчиво улыбнулась ему, хотя опасения отчетливо читались на ее лице — ведь ей так и не удалось получить ответа ни на один важный вопрос. В ее голове, словно церковный колокол, звучали одни и те же слова: «слишком поздно, слишком поздно…»
Несмотря на то, что Оливия ощущала себя и окружающих, словно во сне, она не упустила ни одной мелочи из всего происходящего. Ее несколько умиротворил его мужественно-элегантный вид. Он был в торжественном наряде, со шпагой, висевшей на усыпанном драгоценными камнями ремне, обвивавшем узкие бедра, и в алом бархатном плаще, небрежно накинутом на одно плечо. Услышав восхищенный шепот окружающих, Оливия гордо улыбнулась и не могла не согласиться с ними, что Лоуренс действительно великолепен.
— Ты такая красивая, моя маленькая птичка, — шепнул он ей на ухо, сжав ее руку и почувствовав, как она дрожит, несмотря на тепло майского дня.
Хотя ей и было жаль, что здесь нет Кэтрин и Генриха, но было приятно присутствие Элизабет и Арчибальда. Они оба были так ласковы и внимательны к ней в это утро, чувствуя ее беспокойство.
Вскоре церемония окончилась, обеты были произнесены, кольца надеты, благословение дано, и, наконец настало время поцелуя. Оливия была почти бесчувственна, когда он обнял ее, и ей пришлось ухватиться за него, чтобы не упасть. Его объятия были крепкими, а поцелуй — нежным. Краткая обедня, отслуженная перед высоким алтарем, еще больше усилила ощущение, что все происходящее — часть какого-то странного сна, который исчезнет так же внезапно, как возник.
Потом Арчибальд и Элизабет обнимали, целовали и поздравляли ее, а маленькие девочки осыпали их зернами пшеницы, застревавшими в волосах, словно зерна речного жемчуга. Смеясь, они отряхивались и отряхивали друг друга, а Лоуренс положил несколько зерен в рот себе и Оливии, когда они шли рука об руку по дорожке к дому.
Элизабет накануне показала ей дом Лоуренса, и Оливия впервые вступила за порог Виндроудхауза, который находился прямо напротив церкви, где их только что обвенчали. Он занимал большое пространство и был построен из камня. Крыша, отделанная каменной плиткой, вызывала зависть других, не таких богатых купцов, чьи крыши были покрыты соломой. Лоуренсу была приятна реакция Оливии, ее возгласы восхищения при виде больших окон с цветными стеклами и панелей из светлого дуба, покрывавших стены коридоров. Ее восторги, думал он, — это добрый знак. Он легонько подергал ее за руку, чтобы привлечь внимание.
— Ну что, леди Оливия Миддлвей? Подходит ли тебе этот дом?
Оливия улыбнулась.
— Сэр Лоуренс, надо иметь поистине зловредный характер, чтобы такой прекрасный дом мог не подойти.
— Он стал прекрасным только теперь, когда ты вошла в него хозяйкой. — И он отвесил ей галантный поклон, поднеся ее руку к своим губам.
Несмотря на теплую атмосферу, царившую во время обеда, смех и всеобщую доброжелательность, мысли Оливии пребывали далеко отсюда. Когда Арчибальду и Элизабет пришла пора, уходить, Оливия почувствовала одновременно облегчение и напряжение. После прощания, при котором было пролито немало слез, Оливия, наконец удалилась в свою комнату. Лоуренс сам показал ей комоды и сундуки, где она могла хранить свою одежду, уютные приоконные скамеечки, сидя на которых можно было любоваться прекрасными садами, шкаф, в котором были припасены напитки и сладости на вечер, а затем деликатно удалился, оставив ее с Кариной. Госпожа и служанка принялись изучать новые владения Оливии, заглядывая в каждый уголок и восхищаясь яркими гобеленами на стенах, белоснежным пологом над постелью и розовым покрывалом.
Рассмотрев всю обстановку, обе женщины сошлись во мнении, что эта комната с окнами, выходящими на север и на запад, так прекрасна, как только можно себе представить. Оливия стояла у большого эркерного окна, выходившего в сад, и волны умиротворения медленно накатывали на нее. Ближайшая к дому высокая каменная стена была вся розовая от лучей низкого вечернего солнца. За этой стеной должен быть сад, подумала Оливия. Да, если там кухня, то неподалеку должны выращивать травы. Она открыла дверь в углу комнаты и скользнула вниз по ступенькам каменной лестницы, которая вела в крытый проход, тянувшийся вдоль северной стороны большого зала. Как она и предполагала, тяжелая дубовая дверь вела в сад.
В саду, где росли ее любимые травы, Оливия, наконец обрела покой, о котором мечтала весь день.
Из каменного фонтана в центре сада била высокая струя, падавшая в раковину, которую держал в руках голенький каменный младенец. Вокруг фонтана были посажены ноготки и лаванда. Оливия с наслаждением вдохнула их запах и пошла дальше. Центральная дорожка привела ее к арке в каменной стене, за которой находился огород. Оливия оказалась посреди моря салата, капусты и лука. У дальней стены огорода шел проход с каменными колоннами, поддерживающими крытую соломой крышу. Оливия решила, что этот проход должен вести в кухни или, может быть, в кладовые. В стене было окно, а рядом дверь, и думая, что она приведет ее к внутренним покоям, Оливия дернула за ручку. Перед ней открылась темная прихожая, а затем еще одна дверь. Оливия не почувствовала кухонных запахов и шумов, и ее любопытство было этим возбуждено. Она вошла и, пораженная, остановилась на пороге.
Перед ней была просторная комната, хорошо освещенная солнечным светом, падавшим из северного окна, выходившего в сад, а также из застекленных панелей в крыше. Даже в этот вечерний час выбеленные стены отражали свет, освещая массивные деревянные рамы для вышивания, накрытые белой тканью, а также рамы меньшего размера, расставленные по столам. Ее сердце отчаянно забилось, и, дрожа от возбуждения, она приподняла ткань, закрывавшую ближайшую к ней раму. Оливия безошибочно узнала полукруглую форму епископской ризы, на которой был вышит рисунок, сходный с тем, что она вышивала в монастыре — медальоны и арки, святые и короли, библейские сцены, вышитые золотом и ярким цветным шелком.
На другой раме бок о бок были натянуты передняя и задняя стороны митры. Рядом Оливия увидела епитрахиль, вышитую особым способом, при котором золотые нити проглядывают из-под цветных шелковых. Толстые золотые нити лежали здесь же, ожидая, когда работа будет возобновлена. Оливия медленно двигалась вдоль рядов рам, с трудом сдерживая дрожь. Всю заднюю стену от пола до потолка закрывала белая занавеска. Оливия отдернула ее, и ее глаза раскрылись еще шире при виде рядов полок, на которых были сложены материи для вышивания, нитки и рулоны разнообразных тканей, многие из которых она видела впервые. Полотно, холст, мягкая подбивка, атласы, шелка, бархатные ткани, роскошная итальянская парча… В аккуратных ящичках чего только не было: нитки, иглы, шнурки, жемчуг, галуны, блестки, шила… Покачав головой, не веря своим глазам, Оливия уронила занавеску.
