– Комедия какая-то, – сказала я. – Никто никого не презирает. Все кругом дворяне, джентльмены и вообще лучшие друзья. Господин Фишер, расскажите, как выглядит кабинет финансового воротилы и вообще какой у него дом. Наверное, у дверей стоят негры в ливреях? Роскошь так и прет? Письменный стол с черепаховой инкрустацией, и вечное перо вот с таким бриллиантом?
– Честно говоря, – сказал Фишер, – я не был у него в кабинете. И в доме не был тоже. Он живет далеко отсюда. У него особняк в Будапеште. Я разговаривал с его поверенным. Но сейчас он приехал в Штефанбург, и, разумеется, подписывать все бумаги будет не поверенный, а он лично.
– Ах, какое счастье, – сказал папа. – Когда же это все состоится?
– Сегодня, – сказал Фишер. – Который час? Ага, буквально через сорок минут. А пока я бы попросил вас еще раз прочитать все условия сделки. – Он достал из портфеля бумаги, положил на стол перед папой и сам наконец уселся в кресло.
– Коньяк? Сигару? – спросил папа рассеянно.
– Немножко коньяку, – сказал Фишер.
Папа, протянув руку, попросту поднял большой плетеный колпак, который стоял на столике рядом с диваном. На свет показалось несколько бутылок и графинов.
– Угощайтесь, господин Фишер, – сказал папа. – Рюмки в шкатулке, видите? – и продолжал читать.
– Что вы мне порекомендуете выпить, барышня? – обратился ко мне Фишер.
– Ничего себе вопросы к барышне! – сказала я.
– Ваш папа так занят, – сказал он, – а дворецкого не позвал.
– Выйдите, вы мне мешаете, – вдруг сказал папа холодно и строго и снова погрузился в чтение, водя по строчкам остро отточенным карандашом, но пока не делая никаких пометок. Мы с Фишером на цыпочках вышли из комнаты.
– А коньяк? – прошептал мне Фишер, когда мы оказались в коридоре.
Я развела руками.
В гостиной мы сели на диван. Я спросила:
– Фишер, это все правда? А то я скоро поверю, что вы действительно в меня влюбились и просто меня преследуете. Вы правда нашли покупателя? Зачем вам это все нужно?
– Видишь ли, Адальберта, – сказал Фишер, переходя на «ты», пока никто не слышал, – деньги зарабатывать все равно надо. Жалованье в тайной полиции весьма скромное, не сказать скудное. Я не мальчик и не буду перед тобой распускать павлиний хвост. Если б не адвокатская практика, вообще туго бы пришлось.
Я хотела спросить его – откуда же кошелек с такой суммой денег? Кошелек, который он – или якобы он? – обронил на крыльце прямо мне под ноги. Он врет, что он нуждается? Или соврал, что этот кошелек – его? У меня даже заболела голова. Я потерла виски пальцами.
– В любом случае, – сказал Фишер, словно бы захлопывая блокнот с моими сомнениями, – в любом случае покупатель самый настоящий. Хотя я, признаюсь вам честно, точно не знаю, откуда у него такие деньги. Да в наши дни этим как-то не принято интересоваться. Когда перевооружается армия, откуда-то появляется очень много денег. Такова действительность. Ее надо признать и жить в ней, внутри ее, согласно ее правилам. Вот. – Он помолчал и добавил: – Я могу лишь гарантировать подлинность чека. Чек примут в банке. Переведут деньги на счет господина Тальницки. Но, собственно, это же и есть самое главное. Что еще должно интересовать покупателя? Деньги получены сполна. Какого черта еще что-то выяснять? Так же глупо, как спрашивать моложавую женщину с хорошим цветом лица, не умывалась ли она кровью девственниц.
– Да, – кивнула я, вздохнув, – и не зовут ли ее, случайно, графиня Эржбета Батори?
– Вот именно, – вздохнул Фишер. – Как хорошо, что вы все понимаете. Ваш замечательный папа, честное слово, он мне очень нравится, но он весь где-то там. – Фишер завел обе руки за голову и стал вертеть пальцами, что, очевидно, означало – весь в фантазиях о прошлом.
Когда мы с папой сидели и ждали Фишера, то есть буквально полчаса назад, мне до тошноты не хотелось продавать землю. У меня даже была такая мысль: сделать все, чтобы этого не было. Тем более что я, как наследница, должна была поставить свою подпись. Я, скажу вам откровенно, даже пыталась что-то разузнать, что-то прочитать о том, когда я стану по-настоящему правоспособной – в шестнадцать, в восемнадцать, в двадцать один. Там была страшная путаница. Я ничего точно не поняла, но твердо запомнила только одно: раз сам папа сказал, что я должна подтвердить эту сделку подписью, то так тому и быть. Будем за это крепко держаться. Но сейчас все это куда-то схлынуло. Не знаю почему. То ли соблазн получить большие деньги – конечно, деньги получит папа, но он же у меня такой добрый и щедрый… Кстати, сколько там денег? Папа говорил, то ли десять миллионов, то ли вообще пятьдесят. Но вообще какие-то сумасшедшие деньги.
– Кстати, Фишер, – спросила я, – а какая там сумма?
– Прости, – сказал Фишер, – не могу сказать. Не имею права.
– Вот это да?! Ведь я же должна буду ставить свою подпись на документе как наследница, которая не возражает против продажи ее, как бы сказать, наследства.
– Кстати, – сказал Фишер, – ты ничего не должна. Это по закону, я имею в виду. По закону твой папа полноправный и единственный распорядитель, владелец и так далее. С твоей подписью это он сам придумал. Это его добрая воля. Это он велел мне вставить тебя в документ о сделке. И вообще, твой папа продает только одну треть имения. Тебе хватит.
– Какая разница, – сказала я. – Тем более, раз он велел. Я получаюсь как бы участница всего этого. Я все равно буду эту бумагу подписывать, и все увижу.
– Вот когда будешь подписывать, тогда и увидишь, – пообещал Фишер. – А я, как адвокат, обязан хранить эти сведения в тайне.
– Не морочьте мне голову, – сказала я. – Я тоже кое-что читала. Это нотариус обязан, а адвокат не обязан.
– Адальберта, имейте терпение, – Фишер положил свою ладонь на мою руку. Я отодвинула руку. – Могу вам сказать одно: там очень много денег.
Да, мой папа очень щедр, и он, конечно, выдаст мне, сколько я попрошу. Я смогу уехать, поездить по Европе. А лучше поехать в Америку или Австралию, как рекомендовал революционер и материалист Яков Маркович – мой учитель русского языка. Возьму Якова Марковича и поеду с ним в Австралию и там составлю его счастье, хотя он толстогубый, как негр. Ну и что? В общем, в голове у меня уже закрутились какие-то приключения, путешествия, богатства. Надо будет научиться управлять автомобилем, купить себе автомобиль, а лучше два. Открытый кабриолет для весны и лета и закрытый лимузин для осени и зимы. Купить себе квартиру или дом, может быть, даже на Инзеле. Ах, нет! Какой еще Инзель? Я же собралась в Австралию или Америку! Большой хороший дом с большой гостиной, чтоб в ней было место для картины, которую мне обещал подарить на день рождения папа. Для картины «Иаиль» кисти Артемизии Джентилески. Такая картина заслуживает отдельной комнаты. Надо будет туда заказать специальную мебель…
А может быть, я просто устала от всех этих папиных аристократических разговоров: а кто он такой, какого рода-племени, в каких реестрах записан, в каких полках служил, какому кайзеру представлен, и так без конца. Может быть, в самом деле от всего этого надо избавляться, пока не поздно? Пока вся эта тяжеловесная мишура не утянула тебя на дно жизни. Туда, где древние старички, разукрашенные лентами и звездами, доживают век рядом со своими морщинистыми старушками, сгибающимися под тяжестью родовых бриллиантов.
