Пожалуй, впервые за долгие годы наших взаимоотношений генерал рискнул использовать меня втихую. Ну а раз такое дело, отчего не помочь старому приятелю? Помогу. Да так, что у него звездочки на генеральских погонах зашатаются. Будет тебе компромат, генерал. В ответ на твою заботу. Небось, когда передавал дискету, уже планы громоздил, строитель хренов. Само собой, постарался помочь, честный мент опять же, ну а зачем прокуратуре понадобилось чуть ли не дублировать его работу, это я во время последнего свидания с Маркушевским на ус намотал.
Рябов, как всегда, в своем амплуа. Работает вроде бы у меня, но интересы Вершигоры соблюдает чуть-чуть менее свято. Он-то с генералом откровенничал не в одностороннем порядке.
Кое-что сразу прояснилось, когда советник Маркушевский принялся активно тыкать в мой нос фотографией мертвого администратора. Небывалый случай, другой на его месте как бы невзначай предъявил увеличенное фото из личного дела, где любой убитый смотрится живым-здоровым, с галстуком под не перекошенным ртом. И не иначе. Иначе Маркушевский — полный кретин. Если только не чересчур умный. Шибко грамотный, как говаривает Воха. Точно грамотный и не дурак. Откуда этот грамотей узнал, что команда охотников из Южноморска? Они ведь, согласно документам, приехали из других краев.
Две ошибки кряду непозволительно допускать последнему идиоту, где бы он ни трудился, пусть в прокуратуре, а тут такая незадача. Следовательно, Маркушевский — вероятная подпора Вершигоры, точно знал, что делал. Интересно, отчего он буквально выдернул меня после вызова Саенко, давшего показания недавнему кандидату в убийцы ну прямо с реактивной скоростью?
Перед такими реалиями поведение Рябова становится оправданным, а дальнейшие размышления по поводу гибели Будяка и администратора кажутся незначительными. Сережа прав, и без меня есть кому разгадывать убийственные шарады. В конце концов, менты за это зарплату получают. Моя задача куда важнее: оказать услугу генералу Вершигоре в порядке шефской помощи.
Ладно, Вершигора, я тебе помогу, дай только придумать как. Чтобы всем было хорошо, а главное — весело. Несколько дней до посещения спецхрана есть, и мне уже один хрен, кто его пасет надежнее, чем пастух колхозное стадо, поредевшее в условиях перегона к рынку и отощавшее в эпоху великого перераспределения. Даже при условии, если пресловутым Грифоном окажется свалившееся сюда, как по мановению волшебной палочки, прокуратурское привидение по фамилии Маркушевский. Догадки догадками, а все решают факты. При игре втемную заповедь никому не верить куда важнее любой из библейских. К тому же эти самые десять заповедей нарушаются так стабильно, что поневоле задумываешься о пресловутом обратном эффекте.
Что-нибудь выкручу без всяких надежд на «авось». И не просто что-нибудь, а нечто особенное, рядом с чем динамит просто обязан показаться детской забавой. Старомодный динамит — не радиоуправляемая пластиковая взрывчатка, он взрывается, в чьи бы руки ни попал.
Интересная посылка. Я бы сказал, достойная. Во всех смыслах слова. Хорошо, господин генерал, я обязательно раскопаю какую-то гадость, быстро и непринужденно, в присущей мне манере. Не сомневайтесь, у меня особый талант к правдоискательству, подкрепленный самым убедительным инструментом эпохи под названием доллар. Так что поищем и обрящем нечто такое вонючее, что этот дивный запах сильно подействует на обоняние не только полковника Нестеренко. Оно и тебе по ноздрям шандарахнет, друг-генерал. Торжественно клянусь!
Клясться вслух не пришлось по морально-этическим соображениям, а также из-за визита Филиппа Евсеевича Чекушина. Выздоровевший отставник принялся сыпать в мой адрес комплиментами. Через несколько секунд мне стало ясно, у кого учились гуманизму и состраданию к ближнему Гиппократ с Иисусом. Спустя еще минуту пришлось мысленно сожалеть о поспешно принятом решении. Чекушин рановато выскочил из больницы. Теперь об этом есть кому искренне скорбеть, кроме медиков больницы, впервые за много месяцев почувствовавших себя людьми в белых халатах.
Еще минут двадцать ушло на то, чтобы до меня окончательно дошло, с каким эпикризом Чекушин покинул гостеприимные стены лечебницы. Внимая ветерану, я вслух сочувствовал ему, мысленно кляня себя за то, что не презентовал больнице губного скоросшивателя. После словесного душа Шарко, которого не выдержал бы человек, плохо подготовленный к лечению нервной системы, ветеран торжественным тоном пригласил меня в гости. Оказывается, предстоит мероприятие в честь возращения с того света, и без меня у всех приглашенных «Липтон» станет поперек горла.
Отказываться было еще страшнее, чем соглашаться. Понуро бредя по коридору за продолжающим высказываться ветераном, я размышлял о дальнейших путях развития отечественной медицины. При нашем хроническом отсутствии всего необходимого и зарплатах врачей таких больных, как Чекушин, стоило бы лечить одноразовой инъекцией для сильной экономии нервов окружающих и бюджетных средств. Полкубика пока бесплатного воздуха в вену многоразовым шприцем будет в самый раз. Именно многоразовым. Наш воздух до того целебен, никакой одноразовый шприц не спасет от его последствий.
Кроме придавшей себе безразличный вид Красной Шапочки в номере Чекушина торжественно восседал забракованный Рябовым на роль Грифона Клим Николаевич Решетняк. Бросив обреченный взгляд в сторону кровати ветерана, сажусь за стол в полной готовности захлебнуться речами сердечника вприкуску с его любимым «Липтоном».
Пока любезный хозяин старательно доводил присутствующих до своих недавних симптомов, Аленушка ухаживала за гостями. Я, конечно, был бы не против, чтобы пара ветеранов растворилась за дверью со скоростью заварки кипятка, но сказочные события не тиражируются столь часто.
Решетняк ломал куски рафинада музыкальными пальчиками и с хрустом разгрызал сахар, запивая его чаем из гигантской чашки. Вот что значит ветеран отдела мокрых дел; будь у меня подобные зубы, тоже бы рискнул чайком вприкуску. Ему, видать, вставную челюсть из карбона варганили, по индивидуальному заказу в том самом КБ. Конечно, ведь заслужил у родины, вон пальчики какие. С ними из любой аминокислоты можно и сегодня выдавить бабрако-кармальку, несмотря на изменение государственного курса в области экспортной политики.
— Редкая у вас профессия, — обратился ко мне Решетняк, когда Евсеевич решил взять тайм-аут, чтобы промочить горло перед очередным монологом. — Сегодня почти все занимаются бизнесом. Мне о вас Филипп рассказывал...
При всем моем почтении к Решетняку я бы и без этого пояснения догадался: вряд ли Аленушка откровенничала с дядей Климом по моему поводу.
— Знаете, — доверительно пророкотал Решетняк, — я ведь в свое время оружием занимался. Но о многозарядном ружье не слыхал. Простите за любопытство, вы, быть может, в свое время служили? Или трудились экспертом?
Скользкий вопрос. Скажи, что не служил, так кстати замолчавший ветеран Чекушин от такого кощунства заработает инсульт. И тогда исчезнет последняя надежда еще раз пойти по славной стезе воевавшего поколения, прямиком в его койку.
— Ну что вы, какой из меня эксперт, — произношу с некоторой долей сожаления, перехватив пытливый взор Решетняка, затормозивший на моем перстне. — Но если вам интересно, наша семья насчитывала не одно поколение военных. Вот этот перстень — семейная реликвия, досталась мне от деда...
