Впервые за все время она заговорила. У нее был мягкий, нежный, пусть и жеманный голосок. Девушка отвлеклась от созерцания каменного павлина.
– Конечно нет, папа, – согласилась Патриция с такой готовностью, что полковник удивленно воззрился на нее.
– А? – переспросил он.
– Конечно нет. – Ее карие глаза потемнели.
Взгляд Патриции миновал Хью, а затем она впервые за все время посмотрела прямо на него. Эффект оказался столь силен, что пресловутый колокол, в который выстрелили из винтовки, вновь оглушительно зазвонил.
– Полагаю, мне стоит отвести мистера Донована на «Ферму» и представить его маме? – манерно поведя плечиком, продолжила Патриция. – Уверена, он не откажется от стакан… от угощения.
Она улыбнулась. Полковник встретил это предложение со своим обычным энтузиазмом.
– Верно, черт возьми! – подтвердил он. – Возьми его с собой. Ах да, чуть не забыл… Патриция, это сын Джо Донована. Хью, мальчик мой, позволь представить тебе мою дочь Патрицию. Патриция – Хью Донован.
– Здравствуйте, – послушно отозвался Донован.
– Вы уверены, что на этот раз мы должным образом представлены друг другу? – осведомилась она. – Хорошо. В таком случае – прошу за мной.
Глава 9
Дедукция старины Джона Зеда
Вот как получилось, что через несколько секунд Хью уже шагал рядом с этой стройной темноглазой красоткой-жеманницей в тенниске – шагал довольно торопливо, потому что в любой момент ожидал оклика своего отца, призывающего его вернуться к своим обязанностям. Ее последняя фраза, казалось, сблизила их, и чувство душевного тепла все нарастало, мощное, неизъяснимое, кружащее голову. «Он не откажется от стакан…» Она знала. Наверное, именно об этом писала в своих сонетах Элизабет Барретт Браунинг
[11]. Дело было не столько в ее женской интуиции, сколько в том, что при виде этой девушки Доновану действительно хотелось выпить, – безусловно, некоторые девушки производят такой эффект. Подобные изречения способны разжечь любовь в сердце каждого мужчины. А если они остаются невысказанными, то едва ли любовная история завершится хорошо. Если бы в момент, когда Данте повстречал Беатриче на мосту Как-его-там, она улыбнулась и прошептала: «Эй, как насчет глоточка амаранте?» – бедолага костьми бы лег, чтобы раздобыть ее адрес и номер телефона, вместо того чтобы пойти домой и строчить стихи.
В полумраке рощи, глядя в карие глаза Патриции – девушка с любопытством смотрела на него через плечо, – Хью все сильнее убеждался в справедливости этой своей теории. Вдохновленный, он произнес:
Жил да был раз поэт, звался Данте.
Очень выпить любил амаранте.
В рай и ад он поспел,
Беатриче воспел,
Вот такой славный парень был Данте.
А затем сказал «Ха!» довольным тоном и потер руки, будто предвкушал, что боги подкинут ему еще одну идейку.
– Вот это да! – заметила Патриция, распахнув глаза. – Вот так речь от сына епископа! Ваш отец много мне о вас рассказывал. Сказал, что вы славный молодой человек.
– Это наглая ложь! – возмущенно ответил Хью. – Не верьте этому…
– О, я и не поверила, – сдержанно ответила она. – Хм. Как это пришло вам в голову? Лимерик, имею в виду.
– Ну, по правде говоря, я думал о вас. На меня снизошло вдохновение. Такое же, какое объяло Вордсворта
[12], когда он увидел аббатство Тинтерн, или что-то вроде того. Видишь что-то столь прекрасное – и мчишься домой, будишь жену, записываешь заветные строки.
Патриция уставилась на него.
– Ах вы злодей! Хотите сказать, что, глядя на меня, думаете о лимериках? Это не очень приятно слышать.
– А? Почему?
– Хмм. Ну, может, мы думаем о разных лимериках, – признала она, приподняв бровь. – А зачем вам будить жену?
– Какую жену? – переспросил Хью, потерявший нить разговора.
Патриция задумчиво сжала полные розовые губы и снова посмотрела на него через плечо, на этот раз с подозрением.
– Итак, у вас есть жена, верно? – горько спросила она. – Я должна была догадаться. Тайные браки нынче в моде. Полагаю, отцу вы не сказали, верно? Одна из этих передовых американских дамочек, которые… которые позволяют мужчинам всякое, да?
По собственному опыту, обретенному по обе стороны Атлантического океана, Донован знал, что у англичанок есть удивительнейшая привычка приходить к совершенно нелогичным заключениям, совершая ошибку non sequitur
[13]. Он хотел опровергнуть заявление о своей женитьбе, но в то же время это утверждение льстило его мужской гордости.
– Я не женат, – с достоинством ответил он. – Однако же я знаю многих весьма приятных девушек по другую сторону Атлантики, которые были бы вовсе не против заняться всяким.
– Не утруждайтесь пересказом деталей ваших отвратительных интрижек, – нарочито вежливо сказала она. – Мне они неинтересны! Полагаю, вы из тех мерзких мужчин, что считают женщину игрушкой, которая не может сделать карьеру или принести миру пользу.
– Верно.
– Пха! – Патриция вздернула подбородок. – Так я и думала. Не знала, что кто-то в наше время может быть настолько старомодным тупицей… О чем вы думаете? – подозрительно осведомилась она.
– О всяком, – загадочно протянул Донован. – Вы маленькая лгунья. И вы все время уходите от темы. Изначально я говорил о том, что вы вдохновляете меня на лимерики, как Китса
[14] или там кого-нибудь еще. Мысль о том, что вы можете сделать карьеру, невероятна. Нелепа. Если вы станете врачом, то ваш пациент очнется от мощнейшей анестезии в тот миг, когда вы склонитесь над ним, чтобы прощупать пульс. Если вы станете адвокатом, вы, наверное, швырнете в судью чернильницу, как только он вынесет приговор не в пользу вашего клиента… О, это напоминает мне…
Просияв, Патриция пристально посмотрела на него.
– Продолжайте, – сварливо потребовала она.
Они вышли из тенистой рощи на теплый склон холма. Неестественная тишь навевала дремоту, близился вечер. После шумного города эта тишина заставляла Хью чувствовать себя неуютно. Он посмотрел на «Ферму» и силуэты тополей позади нее и вспомнил, что доктор Фелл говорил об убийце. Он вспомнил, что они все еще очень далеки от того, чтобы выяснить его имя. Хью было немного жаль старика Деппинга – люди продолжали жить своей жизнью, обсуждая последние сплетни, и никто его не оплакивал. И кое-что, о чем Хью успел уже забыть, вновь пришло ему на ум.
