– Да пошел ты к черту, – мстительно прошипел американец, подавшись вперед. – Что, нервишки пошаливают, аж взмок весь, а? Ну-ну. Я могу все вам рассказать парой слов, – продолжил он, вновь расслабившись. – Ник Деппинг – тогда он не звал себя Септимом – был самой скользкой тварью, которую когда-либо порождала Англия. Бога ради, но мозги у него были на месте, это следует признать. Он приехал в Штаты лет восемь-девять назад, хотел сколотить состояние, как многие британцы; он все продумал и решил, что лучше всего обучить бандитов на родине рэкета парочке-другой новых приемчиков. Не знаю, как он вышел на Джета Мэйфри. Мэйфри тогда был обычным мальчиком на побегушках, шестеркой, которых на доллар десяток, шатался по подпольным барам и, бывало, мог найти пару громил, чтобы выполнить для кого-то грязную работенку, но на том и все. Короче, говорю вам, это за счет Деппинга Мэйфри поднялся, точняк. Деппинг приехал в Нью-Йорк и околачивался в барах, пока не нашел нужного человека, и через год… – Спинелли взмахнул рукой. – Я не говорю о подпольной выпивке, понимаете – это так, мелочь. Я говорю о крышевании, политических интригах, мошенничестве, шантаже. Господи Иисусе, он такое проворачивал, что никто другой и в миллион лет не додумался бы! И ловко работал – без стволов, только если иначе никак, но даже тогда это не походило на разборки банд. «Зачем светиться? – говорил он. – Подставим кого-нибудь другого». У него был целый синдикат – двадцать две женщины работали на него в гостиницах, караулили мужиков, чтобы потом шантажировать. «Игра в барсука» это зовется. Помощник окружного прокурора начал разнюхивать. Ник Деппинг отравил его и обставил все так, будто это его жена сделала, – и жена отправилась на электрический стул. – Спинелли откинулся на стуле и закурил – казалось, он восхищается Деппингом. – Смекаете? Он проворачивал мелкие делишки, с которыми не хотели возиться большие боссы. Он никогда не пытался с ними тягаться, и те не обращали на него внимания. Например, вымогательство. Так мы с ним столкнулись. Я отказался к нему присоединяться. И что же? Загремел в тюрягу на три года, все из-за него. – Он закашлялся дымом и протер слезящиеся глаза.
Короткие баки встопорщились, тонкая линия усов изогнулась, ноздри раздувались – Спинелли был вне себя от ярости. Словно вся его злость сконцентрировалась, ядом проникла в его тело и пробрала дрожью, пока он сидел на этом диванчике.
– Ладно, – сухо сказал американец, взяв себя в руки и вспомнив о манерах. – Это уже в прошлом. Я лишь думал – странно повстречать этого старика. Он выглядел и изъяснялся, как профессор колледжа, если не был пьян. Я говорил с ним, когда мы в первый раз встретились, – мне было любопытно. У него была квартира на востоке Шестидесятой авеню, вся заставленная книгами, и, когда я пришел, он сидел за столом с бутылкой водки и колодой карт Таро… – Спинелли закашлялся.
– Не торопитесь, – тихо сказал доктор Фелл. Его глаза на мгновение приоткрылись. – Здесь есть уборная, может, хотите… хмф… отлучиться на минуту-другую, а?
Спинелли поднялся. Повинуясь жесту доктора Фелла, озадаченный инспектор Мерч встал у двери. После того как Спинелли вышел, Фелл окинул взглядом присутствующих в повисшей тишине. Затем он взял карандаш, приставил острие грифеля к руке и сделал жест, будто вводит себе какой-то препарат.
– Оставьте его в покое, – хрипло сказал Фелл. – Скоро он вернется.
Все это время епископ сидел, закрыв лицо руками.
– Это отвратительно, – сказал он, поднявшись. – Я… Я никогда не думал…
– Да, – сказал Фелл, – неприятное зрелище, правда? Не то что смотреть на преступников, заключенных за решетку, уже отмеченных приговором, отделенных от вас стеклом. Это все равно, что читать латинские названия видов на табличках в зоопарке, когда вы стоите за пределами вольера, зажимая нос платком. Я знаю об этих ощущениях по собственному опыту. Выяснил это много лет назад – так уж вышло, что пришлось расплачиваться за свои грехи. Но должен сказать вам, что вы никогда не сумеете проникнуть в суть преступления, пока не сможете искренне сказать: «Кабы не милость Божия, шел бы так и я»
[18].
Мистер Тесей Лэнгдон вновь вмешался в разговор, вскочив, – на этот раз с куда большей уверенностью.
– Прекратите! – с пылом сказал он. – Боюсь, я вынужден настоять на том, что вы не можете в данный момент доверять словам моего клиента. Если вы позволите мне поговорить с ним наедине, что является моей прерогативой…
– Сядьте, – громыхнул доктор Фелл. Он сделал лишь короткое движение карандашом, но Лэнгдон повиновался.
Когда Спинелли вернулся, он казался спокойным и удовлетворенным, хотя плечо его подергивалось в тике. Он с улыбкой оглядел присутствующих, извинился и с некоторой нарочитой театральностью опустился в кресло. Затем он продолжил:
– Я… ха-ха… рассказывал о том, как впервые увидел бедолагу Ника Деппинга. Он сказал: «Говорят, ты парень образованный. Что-то не похоже на то, но присаживайся». Так вот мы и познакомились, и, поверьте мне на слово, я неплохо его знал. Я присоединился к его организации…
– Погодите-ка, – прервал его доктор Фелл. – Вы только что говорили, что отказались.
Спинелли ухмыльнулся.
– О, я-то присоединился, но у меня были кое-какие делишки на стороне. Слушайте! Я до сих пор думаю, что я такой же умный, как он, – да, и такой же образованный тоже, бога ради, хотя вы, болваны, мне не поверите… – Когда он подкуривал очередную сигарету, его запястье угрожающе дернулось. – Не важно. Деппинг об этих моих делишках узнал, и я отправился за решетку. Но до этого мы с ним частенько говорили обо всем, что касается книг, и я гадал ему на этой колоде Таро, пока у меня не стало получаться лучше, чем у него. Я ожидал, что он далеко пойдет. Деппинг, бывало, называл меня своим придворным астрологом. А однажды чуть не пристрелил меня по пьяни. Если бы не выпивка и не другая его слабость…
– Какая?
– Женщины. Он столько денег на них просаживал. Если бы не это… И все же, – сказал Спинелли, погрузившись в воспоминания, – он всерьез на них западал. Да и они на него. Я однажды сказал ему, после того как сам изрядно выпил: «Я как человек лучше тебя, Ник, Богом клянусь, это так. Но на меня они не западают. Дело в твоих деньгах». Однако на самом деле… – Спинелли взлохматил баки. – Я ненавидел эту старую крысу за то, что женщины и правда западали на него, только не признавали этого. На публике они притворялись, что смеются над ним. Но он завораживал их или что-то вроде того. Почему мне так не фартит? – едва ли не всхлипнул он. – Почему на меня они не западают? У него была даже эта дамочка из высшего общества с манерами, будто она с Парк-авеню, хотя она и жила на Девятой авеню, и они были вместе, пока он ее не бросил…
Спинелли осекся, будто вспомнив что-то, и посмотрел на Лэнгдона.
– Вы говорили о… – поторопил его доктор Фелл.
– Я говорил о том, – Спинелли глубоко вздохнул, – что меня упрятали за решетку. Но он купался в деньгах. Если бы он не швырялся ими, у него было бы шесть миллионов, а не жалких пятьдесят тысяч фунтов в ваших деньгах.
