Если я покажу вам такую картинку (рис. 20), и попрошу вас сказать, что вы на ней видите, вы, скорее всего, скажете мне, что видите сухую траву, камни, кусок белой стены, проволоку, дверь, какую-то растительность и т. д.
Рис. 20
Что вы видите на фотографии?
Однако, если я попрошу вас увидеть на рисунке собаку, у вас возникнет определенная настроенность. Вы удивитесь, что сразу ее не увидели, это, условно говоря, повысит в вас уровень стресса, настроенность на поиск усилится. Вы станете внимательно вглядываться в изображение, будете пытаться его приблизить, рассмотреть, занимаясь уже не просто разглядываем, а именно разыскиванием. И вполне возможно, что скоро увидите на этой фотографии кошку.
Я не сказал, что вы должны искать кошку, но определенная настроенность на некий объект, с ней схожий, позволила вам отыскать именно ее, хотя, поскольку я ввел вас в заблуждение, вы искали другое животное – собаку. То есть не так важно, что конкретно мы ожидаем найти, важно само наличие этого неспецифического ожидания (неспецифической интенции). И да, мы должны искать нечто, что примерно отвечает поставленной задаче, а реальность уже, так или иначе, даст нам о себе знать.
Точно так же и с интеллектуальными объектами, которые мы привыкли относить к области собственно «мышления»: при отсутствии неспецифической интенции – поисковой активности, озадаченности, озабоченности (уровень стресса), не имея в себе необходимого вопрошания, мы ничего не найдем. Интеллектуальная функция будет играть сама с собой, мы будем думать «о», а не «что-то», потому что думать «о» значительно проще, чем вглядываться в фактическую реальность.
Фактическая озадаченность
Впрочем, это «вглядывание» в фактическую реальность сопряжено с серьезной трудностью, о которой нас также предупреждает нейрофизиология восприятия.
Мы при всем желании не способны видеть всего, видеть все это четко, а еще и хорошо осознавать то, что мы видим. В действительности наше «восприятие» больше заинтересовано в том, чтобы создать непротиворечивый образ реальности, нежели воспроизводить его точно и, тем более, осмысленно.
У нашего «восприятия» существует множество естественных ограничений – например, диапазон воспринимаемых раздражителей («видимый спектр света», звуки мы слышим тоже в определенном диапазоне, и недаром многие из нас носят очки). Но есть также и, например, «слепое пятно» – зона на сетчатке глаза, где нет воспринимающих рецепторных клеток (палочек и колбочек), а лишь нервные пути. При этом мы не замечаем этой постоянной «дырки» в нашем поле зрения. Вот как на самом деле выглядел бы мир вокруг нас, если бы мы видели действительно то, что мы видим (рис. 21)…
Рис. 21
а) снимок фотоаппаратом;
б) то же изображение, каким его воспринимает сетчатка (правый глаз, фокус помечен Х)
Нам кажется, что мы воспринимаем мир так, как воспринимает его фотоаппарат, но это ошибка. Данный визуальный эффект традиционно объясняется тем, что мозг «дорисовывает» изображение в области этой «дырки», вызванной наличием слепого пятна, а также той размытости, которая показана на втором рисунке по бокам (из-за ограниченности поля нашего зрения). В действительности, это связано с тем, что мы видим не глазами, а уже внутренним взором, где существуют не реальные объекты, а их интеллектуальные реконструкции, сделанные нами прежде. Так, например, мы знаем, как выглядят наши ноги.
Рис. 22
Ноги этой женщины непропорционально большие
Поэтому, даже глядя на эту фотографию (рис. 22), вы, вероятно, не сразу заметите, что ноги у женщины непропорционально большие. Однако если вы задумаетесь и приглядитесь внимательно, то поймете, что это так – они слишком большие! Почему? Потому что это фотография – то есть то, что мы по части пропорций видим на самом деле, но на самом деле мы не видим ничьих ног, включая собственные, мы видим реконструкцию «ног» внутри собственной головы – то есть как бы соответствующие им интеллектуальные объекты, и видим их всегда внутренним взором.
Наконец, как показывают соответствующие эксперименты, мы не в достаточной степени осознаем то, что действительно воспринимаем. Если в нашей голове уже создан некий интеллектуальный объект, мы с ним и взаимодействуем, а вовсе не с тем, что в действительности находится в поле нашего восприятия. Вот мужчина рассказывает случайному прохожему, как пройти в библиотеку (рис. 23)…
Рис. 23
А вот, в целях эксперимента, этого прохожего заменяют на другого, но наш рассказчик не замечает этого и продолжает говорить о дороге в библиотеку уже с другим человеком, находясь в полной уверенности, что ничего не изменилось (рис. 24).
Рис. 24
Мужчина, подвергнутый этому унизительному эксперименту, в действительности все время общался с собственным интеллектуальным объектом, а потому подмена одного прохожего на другого в поле его восприятия никак не повлияла на его поведение. Для него – для подопытного – ничего не изменилось: как у него был юноша в голове, так он в ней и оставался.
Нейропсихологи найдут этому факту множество разумных объяснений, ссылаясь на те или иные механизмы восприятия, но нам здесь важно понять, что, уже имея в своей голове некие интеллектуальные объекты, мы оказываемся в очень трудном положении – интеллектуальная функция, когда мы пытаемся поставить перед ней какую-то относительно новую задачу, будет предлагать нам в ответ именно те ответы (интеллектуальные объекты), которые уже были ею созданы ранее.
Но все, что было создано нашей интеллектуальной функцией ранее, уже не может быть предметом нашей озадаченности – ведь одно дело, когда мы пытаемся вспомнить, с помощью какого кода мы раньше, например, открывали сейф, и совершенно другое дело – столкнуться с сейфом, код которого нам в принципе неизвестен.
Подлинная озадаченность (фактическое вопрошание), иными словами, возникает в нас только в том случае, если мы, образно говоря, отказываемся верить своим глазам и утверждаем собственное незнание. В противном случае мозг тут же предложит нам массу интеллектуальных объектов – «теорий», «представлений», «соображений», «аналогий» и т. д., которые вроде как решают наш вопрос, отвечают на него.
