Собственно Нобелевскую премию Даниэлю Канеману присудили именно за подробный анализ того, как «Система 1», знающая, как ей кажется, ответы на любой вопрос, сбивает с толку «Систему 2», которой, чтобы реально включиться, надо задуматься, а она, к сожалению, ленится и позволяет нам поступать «привычным образом», а не так, как, наверное, следует (с учетом обстоятельств, знаний и по-настоящему здравого смыла). Как говорит сам Канеман: «Нам всегда необходим самоконтроль для поддержания связного хода мыслей и занятий умственной деятельностью, требующей усилий. Хоть я и не проводил систематических исследований в этой области, частое переключение между заданиями и умственная работа на повышенной скорости, скорее всего, не слишком привлекательны, и по возможности подобных занятий люди избегают. Именно поэтому закон наименьшего напряжения – это закон»
[74].
Впрочем, Даниэль Канеман постоянно и настойчиво подчеркивает, что «Система 1» и «Система 2» – это просто удобные абстракции, описывающие когнитивно-поведенческую динамику, а не какие-то там самостоятельные «субличности», живущие в наших головах. Действительно, никаких декартовых человечков в мозге, разумеется, нет, а есть определенные процессы, которые и создают тот рисунок, который удобно объяснять таким вот образом. С другой стороны, очевидно, что за этими абстракциями скрываются вполне объективные и фактически наличествующие нервные процессы в головном мозгу человека. Более того, еще в 60-х годах прошлого века Александр Романович Лурия обнаружил, если не самих этих «гомункулов» (что было бы, прямо скажем, странно), то по крайней мере индивидов, у которых осталась лишь одна такая «субличность» – «Система 1». И как это часто бывает в подобных случаях, на помощь пришла неврологическая патология
[75], а именно пациенты с травмами и заболеваниями, которые привели к развитию «лобного синдрома».
Лобный синдром
Главный признак того, что мы с вами существуем во времени – это целенаправленность наших действий. Если у наших с вами действий есть некая осознанная цель, то очевидно, что для нас существует будущее, то есть – время. Теперь представьте себе молодого мужчину, который сутками лежит на больничной койке, тупо уставясь в потолок. Ему не скучно, не печально… Ему никак. Он просто смотрит в потолок. Если вы подойдете к нему и попробуете чем-нибудь отвлечь, заинтересовать, это потребует от вас немалых усилий. А если вы попытаетесь произвести над ним какую-то манипуляцию – например, сделать ему лекарственную инъекцию, он, скорее всего, огреет вас ночным горшком. Но допустим, что до крайностей не дошло, и вам все-таки удалось привлечь его внимание, и вы даже сподвигли его на какую-то интеллектуальную деятельность. Он будет страшным образом на ней застревать. Например, вы уговорили его нарисовать круг (или треугольник, или крест) – он нарисует один, потом второй и будет продолжать рисовать круги (или другие «заказанные» фигуры), пока не закончится бумага или пока вы не отберете у него пишущий инструмент. В его мире время словно совсем не движется. Или, если вы попросите его повторить любую простую историю из трех-четырех предложении, он в ней запутается и начнет рассказывать обо всем, что попадается ему на глаза, и так же не сможет самостоятельно остановиться. Любой предмет, нечаянно оказавшийся в поле его зрения, тут же станет главным персонажем его бесконечного «пересказа» истории из нескольких предложений. Попадется другой предмет – будет другой.
Примерно так выглядит пациент с «лобным синдромом»
[76]. Этот молодой человек способен к элементарной интеллектуальной деятельности (но только здесь и сейчас), у него сохранена память, общие представления о действительности, он владеет языком, и вообще, у него масса других способностей. Нет у него, пожалуй, только одного – времени. Дело в том, что лобные доли играют определяющую роль в формировании нами целей и задач, а также в разработке планов наших будущих действий. Они координируют наши знания и умения, причем в правильной последовательности, и ведут нас к ожидаемому результату, а потом еще информируют нас о том, что с поставленной задачей мы справились. Конечно, лобные доли человеческого мозга достаточно велики – наша префронтальная кора занимает порядка 29 % всей коры головного мозга (для примера, у шимпанзе – только 17 %, у собак – 7 %, а у кошек и вовсе – 3,5 %), и в зависимости от объема и конкретной зоны поражения мозговой ткани симптомы будут варьироваться. Но сейчас нас интересуют в первую очередь, те нарушения, которые специфическим образом связаны с процессом мышления – точнее, с целенаправленным мышлением. Именно этот вопрос и изучал академик Александр Романович Лурия, а также многочисленные представители его научной школы.
Знаменитый ученик знаменитого академика Лурии – директор Института нейропсихологии и познавательных процессов Нью-Йоркского университета Элхонон Голдберг
[77] рассказывает в связи с этим весьма показательную в своем роде историю: «Ответственность за способность организовывать поведение во времени и экстраполировать во времени также лежит на лобных долях. Имеете ли вы хорошее предвидение и способность планирования, или же живете „без царя в голове“, зависит от того, насколько хорошо работают ваши лобные доли. Пациенты с повреждением лобных долей отличаются своей неспособностью планировать и предвидеть последствия своих действий. […] Я вспоминаю возмущение медсестер неврологической службы университетского госпиталя, где я консультировал много лет назад. Некоторые пациенты отделения постоянно заходили в комнаты других пациентов, вызывая гнев медсестер, которые обвиняли их во всех мыслимых враждебных намерениях. Реальность была намного проще и печальнее. Гуляющие пациенты заходили в двери просто потому, что двери там были»
[78]. А лобные пациенты Евгении Давыдовны Хомской – другой великой ученицы Александра Романовича – норовили, например, войти в шкаф, и все по той же самой причине – в нем была дверь. Зачем они это делают, объяснить лобные пациенты, конечно же, не могли
[79].
