Мы привычно пользуемся понятиями кратковременной и долговременной памяти: благодаря «кратковременной памяти», обусловленной активностью нейромедиаторов, мы помним воспринятую только что информацию в течение весьма ограниченного периода времени, тогда как «долговременная память», за счет уже морфологических изменений в нервной ткани
[101], позволяет нам помнить полученную информацию неограниченно долго. Но данная классификация не отражает участие памяти в мыслительных процессах, хотя очевидно, что последние без нее невозможны: когда мы думаем, мы не просто решаем какую-то конкретную задачу, мы, с одной стороны, извлекаем из своей памяти необходимые для этого знания, а с другой – удерживаем в памяти определенное количество промежуточных результатов. Поэтому, если смотреть с точки зрения «памяти», перед нами «рабочая память», а если с точки зрения «мышления» – то мышление, которое невозможно без того, что мы знаем и, соответственно, помним.
Существует по крайней мере три факта, которые мы должны иметь в виду когда говорим о понятии «рабочая память». Во-первых, одна из главных характеристик рабочей памяти заключается в том, что мы откликаемся не на то, что воспринимаем здесь и сейчас, а на информацию, которая хранится в нашем мозге. Во-вторых, главными операторами рабочей памяти являются лобные и теменные (в особенности – ее интрапариетальная борозда) доли, причем именно эти же участки отвечают и за управление вниманием. И в-третьих, что, наверное, самое важное – это, если так можно выразиться, пропускная способность нашей рабочей памяти. В 1956 году американский психолог Джордж Миллер опубликовал знаменитую впоследствии статью «Магическое число семь, плюс-минус два: некоторые пределы нашей способности обрабатывать информацию», и, в сущности, все содержание этой статьи уже было отражено в ее названии. Однако «магическое число семь» актуально только для кратковременной памяти, если же мы говорим о рабочей памяти (то есть не только о нашей способности помнить здесь и сейчас какую-то информацию, но и о способности работать с актуальной для нас информацией), то «магическое число» семь на глазах ужимается до четырех. В 2001 году психолог Нельсон Кован достаточно убедительно показал, что в рамках нашей мыслительной деятельности мы способны одновременно оперировать тремя-четырьмя объектами, и лишь некоторые из нас способны довести их число до пяти
[102].
Занимательность и даже некоторая парадоксальность этого правила состоит в следующем: ограничение на количество «объектов», которыми способна оперировать рабочая память в процессе нашей мыследеятельности, ограничено у всех людей – и у упомянутого уже Альберта Эйнштейна, и у любого другого человека (если он, конечно, не лобный больной). Но у Эйнштейна спрашивают про блокнот для «гениальных мыслей», а у большинства из нас – нет, Эйнштейну удается совершить парадигмальный сдвиг в научном сознании, а бессчетной армии ученых – нет. Что-то здесь не складывается… С другой стороны, вспомните все хорошо известные нам мысленные эксперименты, которыми сам Альберт Эйнштейн иллюстрировал свои теории – они в общем и целом всегда состоят не более чем из трех-четырех объектов: поезд – мяч – наблюдатель, поезд – луч прожектора – наблюдатель, наблюдатель № 1 – ракета – наблюдатель № 2 и т. д. То есть Эйнштейну как-то хватало опциональное™ его столько же ограниченной, как и у нас, рабочей памяти для совершения великих открытий, а другим этого, оказывается, вроде как недостаточно. Так в чем тут фокус?
Как мы уже говорили, обычно нам кажется, что истинное мышление – это что-то такое невероятно масштабное, грандиозное, Философское (непременно с большой буквы). Но любое наше мышление ограничено емкостью рабочей памяти, которая, как мы теперь знаем, предельно невелика. Вы физически не можете оперировать большим количеством элементов (а тем более переменных) – они просто не уместятся на площадке вашего активного внимания! Иными словами, конструктор, которым мы пользуемся в разгар даже самых серьезных размышлений, на которые мы только способны, предельно ограничен по числу используемых в этом процессе деталей. Потенциальная мощность рабочей памяти и сильно ограничена, и, более того, неспособна к какому-то радикальному наращиванию. Поэтому ценность мыслей, которые мы способны надумать, определяется даже не тем, сколько элементов мы способны осмыслить одномоментно, а тем, что это за элементы, насколько они сложны сами в себе.
Занимаясь описанием этих «объектов» рабочей (оперативной) памяти, отечественные психологи пользуются понятиями «оперативной единицы восприятия», «оперативной единицы информации», «оперативной единицей памяти», «оперативного образа» и т. д. Суть всегда одна и та же: да, решая любую задачу, мы оперируем ограниченным количеством ментальных «объектов», но сами по себе эти «объекты» могут быть разными по своей сложности – «формирование оперативной единицы восприятия основано на объединении, обобщении и перекодировании информационных элементов с учетом смысловых связей между ними, что дает выигрыш в скорости восприятия, разгружает оперативную память», «на основе учета наиболее существенных, закономерных свойств материала формируются оптимальные оперативные единицы памяти, в наибольшей степени адекватные решаемой задаче; уровень оперативной единицы памяти не является константным свойством человека, он складывается в процессе обучения выполнению данного вида деятельности; путь формирования оперативной единицы памяти все более высокого уровня связан с превращением целенаправленных, развернутых действий в сокращенные автоматизированные операции» и т. д.
[103]
Если элементы, из которых вы складываете свою мысль и формируете понимание, примитивны как дважды два, то и результат будет соответствующий – дважды два, трижды три, пять на пять… Ну, можно рассчитать задолженность по электричеству. Однако же если элементы («объекты»), которыми вы пользуетесь, обладают высоким удельным весом (то есть сами по себе уже серьезно и обстоятельно продуманы, если за ними стоит большая интеллектуальная работа), то, вполне возможно, вы соберете из них что-то, заслуживающее большего внимания. В конце концов, модули космической станции, стыкуясь друг с другом, осуществляют операцию с не таким уж большим числом элементов – сам модуль, станция да несколько антенн, но сами по себе эти элементы сложны и сделаны (в нашем случае продуманы) заранее, по отдельности, и каждый еще, в свою очередь, состоит из множества других элементов.
То есть, сложность мышления – это не просто способность учесть большое количество вводных, но и понимание этих вводных – тех значений, смыслов, осознаний, которые за ними стоят. Об античной истории могут рассуждать и те, кто прочел детскую книжку с картинками «Мифы Древней Греции» да пятистраничный пересказ Илиады, но также и профессиональные антиковеды, которые занимаются этой темой всю жизнь. Вполне возможно, что те и другие, если им придется провести для публики небольшой экскурс в соответствующую область, воспользуются одними и теми же словами, но пласты информации, которые будут вовлечены в работу мышления тех и других, будут принципиально разными, несопоставимыми по объему. В результате, конечно, и сами рассказы получатся совершенно разными, несмотря на кажущееся сходство содержаний. И мы ведь всегда интуитивно чувствуем, если хоть как-то разбираемся в соответствующем предмете, насколько хорошо рассказчик знает то, о чем говорит. Если адресованный ему наводящий вопрос откроет нам новые пласты информации, обнаружит новый поворот темы, проявит альтернативы и комментарии к ним – мы говорим с компетентным специалистом, и одновременно эти же самые вопросы продемонстрируют нам абсолютную несостоятельность интеллектуального нувориша. «Свободное владение темой» – это не просто «интеллектуальные способности» и «хорошо подвешенный язык», это прежде всего наличие в нем (в его мышлении, сознании, мозге – как угодно) больших, сложносочиненных понятийных агрегатов – концептов, уже включающих в себя в свернутом виде полноценную теоретическую модель – продуманную, проработанную, апробированную на практике. Таким образом, не столь уж важно, каким именно количеством «объектов» способна оперировать наша рабочая память, важно то, из чего эти «объекты» состоят, какова их сложность, а последнее, в свою очередь, зависит от того, как они формировались.
