Я раздумывал. К Коломне скакать, на помощь? Так там уж, поди, головешки одни, к шапочному разбору только и поспеем. Но вывод для себя сделал – нельзя расслабляться, татары недалеко. И наши мародеры голову поднять могут, пограбить под шумок.
Спустился и улегся снова. А пожар в Коломне из головы не идет. Черт с ним со стенами, леса вокруг много, отстроят. Людей вот жалко!
Утром позавтракали скудно – сухарями, запивая их водой. И за лопаты. Караульный на вышке за местностью следил, да еще двое в сторожках у ворот службу несли. Остальные же без отдыха в поте лица трудились, копая большую могилу на кладбище.
Похоронили всех в братской могиле. У воинов так принято: павших после битвы не хоронить отдельно. Вместе воевали, вместе погибли – вместе и лежать будут.
Расстрига Михаил погребальную молитву счел. Ведь как в воду глядел, когда говорил, что пригодится с церковными умениями своими. Лучше бы он ошибся.
От братской могилы все шли молча.
– Так, хлопцы. Лето, жарко, татарские трупы смердеть скоро начнут. Всех перетаскать и с кручи сбросить. Пусть волки их тела растерзают.
Нехотя воины взялись за поручение. А меня девки окружили.
– Из неволи вызволил – за то спасибо тебе и поклон. А теперь-то пошто гонишь, барин?
– А куда мне вас девать? Война идет, в любой момент татары напасть могут; дружине моей к сече быть готовой надобно, а вы только обузой будете.
– Некуда нам идти, князь! – выступила вперед женщина лет тридцати. – Селения наши пожгли, мужей поубивали. С голоду ведь помрем! А здесь нахлебниками не будем – кашеварить станем, ратников обстирывать, если дозволишь остаться.
– Ну, воля ваша, я никого не принуждаю. И коль такое дело, поперва избы от крови отмойте.
Женщины ушли, зато тут же заявились Федор и Макар.
– Все, князь, исполнили! Всех басурманов убиенных с кручи скинули.
– Ну, тогда еще подводы с трофеями татарскими разберите, и на сегодня – все. Ежели продукты найдете, отдайте женщинам. Я разрешил – они у нас остаются, пусть готовят.
При слове «трофеи» оба повеселели. Бойцы тут же окружили повозки, крытые рогожей.
Вдруг раздался дружный голос изумления. Не повернуться туда я просто не мог.
От одной из повозок бежал, кривоного ковыляя, татарин. Ратники свистели вослед и улюлюкали, а двое молодых бойцов сорвались с места и кинулись вдогонку. «Вот и разгадка – куда последний татарин подевался!» – невольно улыбнулся я.
Татарина все-таки поймали, связали руки – и ко мне.
Ратники даже трофеи бросили разглядывать ради такого случая.
– Ты чего в повозку залез?
– Укрывался. Ночью по нужде пошел, оружие не взял с собой, а тут стрельба началась. Не могу же я безоружный на пищали ваши идти.
– Разумно. Откуда вы тут взялись?
– Мурза сказал: Магмет-Гирей бумагу о мире и дани подписал с государем вашим. Только там о нас, казанцах, ничего не прописано. Вот мы и решили сами трофеи взять. Что за боевой поход, коли домой пустым возвращаешься?
По-русски татарин говорил чисто, лишь вместо «ш» произносил «с».
– Сколько вас было?
– До переправы – полсотни, все из нашего аула. Сюда – в острог – половина пришла.
– А другая-то половина где?
– Так говорю же – «до переправы». На воде нас русские обстреляли, не все на берег выбрались, утопли многие.
– Где основные силы казанские?
– Коломну брать ушли. Нижний-то Новагород мы взяли уже.
Я мысленно охнул. Везде татары прошли, почитай, треть Руси спалили да пограбили.
– Что же мне с тобой делать? – вслух размышлял я.
– Повесить его! – зашумели ратники. Пленный понял, что подошла пора расплаты за злодеяния.
– Урус, ты лучше выкуп за меня попроси или на русского пленного поменяй.
– Э-э! Много ли за тебя дадут?
Макар наклонился к моему уху:
– Девкам его отдай! Самим руки марать не придется.
А и верно!
– Зови девок!
Кто-то из ратников привел освобожденных из плена женщин.
– Отдаю татарина вам, девоньки. Делайте с ним, что хотите.
Завизжали девки, видно, узнали ночного мучителя. Накинулись все скопом, мешая друг дружке.
Кто в волосья татарину вцепился, а хватать было за что: есть такая привычка у басурман – косички заплетать, кто ногами пинал. Ратники подбадривали женщин криками:
– Рыженькая, ногой, ногой ему поддай по причинному месту!
– Толстушка, чего ты его за волосья таскаешь, по морде бей!
Татарин тяжело дышал, пытаясь хоть как-то закрыться от наседавших на него разъяренных женщин, но силы его быстро таяли. Через полчаса он испустил дух.
Женщины вспотели, дышали тяжело.
– Никак мы его, девоньки, забили насмерть?
– А то что ж? – Макар посмотрел на бездыханное тело татарина. – Теперь сами и тащите его к круче – во-он туда! Да под откос, где остальные поганые валяются, и сбросьте!
Тем временем ратники к телегам подались, на ходу шутками перебрасываясь – оно и понятно, настроение в ожидании дележа трофеев поднялось. Продукты и в самом деле нашли, и немало. То-то радости всем было! Одной только гречки два мешка. Да пшеницы мешок, да ржаной муки мешок, да горшки с гусиным жиром, да связка лещей вяленых. Все отнесли женщинам – пусть кашеварят, пора и горяченького всем поесть. Мы утром хоть сухарей пожевали, а у женщин и крошки во рту не было.
Пришел черед узлы делить. Ну, то процедура знакомая. Только теперь Макар с Федором делили, и каждый зорко поглядывал на узлы – не обделил ли его соперник.
После шумного раздела десятники забрали себе добычу – вдвое от ратника, и мне принесли – сам-пят.
– В избу мою несите, что под ноги бросили? – для вида возмутился я.
– Так мы показать только, не серчай, княже!
А в общем-то, и неплохо сложилось для нас – татар побили, трофеи взяли, невольниц из полона освободили. А что больше всего душу мне грело – так это то, что острог мой целый стоял, не успели его татары спалить, уходя в степи.
И слава богу!
Глава 6
Жизнь в уцелевшем от татарского разбоя Охлопкове потихоньку налаживалась. А что с другими моими деревнями? Я вызвал Макара и поручил ему объехать с ратниками мои земли. Вернулся Макар мрачный.
– Нет боле Верешей, князь. Одни головешки. А ведь какая деревня была, только подниматься с тобой люди начали! Колодец там остался, коней напоили. И еще вот…
Он протянул мне небольшой предмет, обернутый тряпицей. Я развернул и ахнул: Спас Нерукотворный! Это же любимый образ русских людей, видел я его и на воинских хоругвях. По краям – обугленные остатки резного оклада. Нижний край деревянной доски обгорел, здесь краска вздулась пузырями, но остальная часть иконы сохранилась! Не чудо ли? Сквозь копоть проглядывал спокойный лик Христа, со строгими печальными глазами. «Когда построю церковь, будет в ризнице как реликвия», – решил я.
